o c24ec28d571a6d65

- А ты мне не тыкай, холоп, - Чулков покраснел. «Я воевода сибирский!».

- Не ты, а брат твой старший, - поправил его Гриша. «А я отродясь, холопом не был, я

человек свободный, исконный насельник сибирский, Григорий сын Никитин, по прозванию

Меншик, как хочу, так и разговариваю с тобой».

- Не зарывался бы ты, кузнец, - угрожающе сказал Чулков.

Гриша аккуратно поставил скамью на место, завернул свой инструмент в оленью шкуру, и,

оглянувшись, взяв у печки кочергу, завязал ее узлом.

- А это уж я сам решу, Яков Иванович, - что мне делать, а что – нет, - сказал Григорий

Никитич, и вышел, бросив кочергу под ноги Чулкову.

Волк отступил и полюбовался своей работой – банька вышла на славу, почти как та, что

ставил он для себя. Михайло провел ладонью по свежим, остро пахнущим деревом стенам и

услышал сзади голос Данилы Чулкова.

- Веников-то и нет, Михайло Данилович, а что за баня без веника? – воевода повел носом.

«А помыться надо, вон, Чистый Понедельник скоро, как грязным в Пост-то Великий быть?

- Можно в Тюмень гонца отправить, Данило Иванович, – усмехнулся Волк. «Тут дня четыре,

али пять пути, не боле. Кого из наших ребят пошлю, они дорогу хорошо знают, не

потеряются. У хозяйки моей с лета тех веников уйма заготовлена, в сенях лежат.

- Ну, за одним-то веником человека гонять, - неуверенно сказал Чулков. «И вон мороз, какой,

вчера ночью круги около месяца были, и похолодает еще, хотя куда, казалось бы?

- Есть куда, - уверил его Волк, и добавил: «Окромя веников, нам много чего надо еще, я вон

записал, - он потянул из кармана полушубка лист бумаги.

Чулков опешил. «Ты что, грамотный, что ли? – удивленно спросил он.

- Ну, не сильно, - Волк покраснел, - однако читать умею, и писать – тако же, с батюшкой

нашим занимался, и хозяйка моя помогла.

- Где ж ты грамотную женку себе нашел? – улыбнулся Чулков, когда они уже стояли у

большой, свежесрубленной воеводской избы.

- Московская, как и я, - коротко ответил Михайло. «И вот еще что, Данило Иванович –

плотник я неплохой, сами видели, печь – тако же могу сложить, а по кузнечному делу – тут я

не мастак, зато в Тюмени у нас Григорий Никитич, сосед мой, и друг лучший – того сюда

звать-то надо, чтобы помог нам».

- Ну вот, с гонцом и позовем, - приговорил Данило Иванович и добавил: «Пойдем, Михайло

Данилович, за трапезу, как мы оба с тобой вдовцы соломенные, вместе веселее».

- Когда хозяйка-то ваша приезжает? – спросил Михайло, уже сидя за большим, пахнущим

смолой столом.

Чулков усмехнулся. «На сносях была, как мы отправлялись, уж не стал я ее зимой, в морозы,

сам-четверт через Большой Камень тащить. Летом следующим приедет, тогда и на дитя

новое посмотрю, а то не знаю, - сын народился, али дочка. Трое сыновей-то есть уже, можно

и девку родить, тем более тут женихов, как я вижу, много ходит, - мужчина разгрыз крепкими

зубами оленью кость и спросил: «У тебя-то дети есть?»

- Да я опосля Троицы повенчался только, - расхохотался Волк, - куда там!

- Все равно, - серьезно заметил Чулков, облизывая пальцы, - нам сейчас воинов много надо

будет, бабам без передыху рожать придется».

-Вы сначала баб привезите, - Михайло потянулся за куском свежевыпеченного хлеба и

рассмеялся: «А то муку захватили с собой, а о женах – не подумали».

- Как говорили с боярами на Москве, - усмешливо заметил Чулков, - кто-то и молвил: «Из

Разбойного приказа мужиков забрали, а баб надо по срамным домам искать – славные-то

пары получатся».

- Что было, Данило Иванович, - то прошло, - угрюмо сказал Волк, - мы теперь люди честные,

и не вернется сие более.

- А все равно, я приказал, что у вас, в Тюмени, что в Тобольске, тут, - Чулков обвел рукой

стол, - остроги возводить. Пригодятся, Михайло, поверь слову моему. Нет еще такого татя,

чтобы ремесло свое бросил.

- Ермак Тимофеевич судил нас по тем делам, что мы тут делали, - тихо проговорил Волк, - а

не по тому, чем мы на Москве занимались.

- Ермак Тимофеевич, - Чулков перекрестился, - упокой, Господи душу его, людям доверял

сверх меры. А я судить по-другому буду, Волк – мужчина сцепил пальцы и, повертев ими,

вдруг заулыбался: «Однако и вы такие нужны – не сыновей же хороших семей боярских под

сабли да стрелы татарские отправлять. Пусть лучше холопская кровь льется-то».

- Да, - угрюмо проговорил Волк, - ваша, правда, Данило Иванович, - он налил себе в

оловянную кружку водки и выпил одним залпом.

Над Турой стояло маленькое, высокое, морозное солнце. Вода в большой проруби, откуда

брали воду для крепостцы, казалась черным, бездонным зеркалом. Федосья расстелила на

льду холсты и стала колотить их вальком.

Аграфена Ивановна, что стирала рядом с ней, вдруг приостановилась и тихо прошептала

что-то девушке на ухо.

- А ты не балуй, - строго сказала Федосья. «Как муж твой в отъезде, нечего по улицам-то

бегать. А то вон – вместо того, чтобы хозяйством заниматься, стоите цельными днями

супротив избы воеводской и языками молотите. И ведь ладно летом, а ведь мороз какой на

улице, а вам все нипочем. Думаете, у москвичей там медом намазано?

Аграфена выронила валек из рук и ахнула.