o c24ec28d571a6d65

ляжете с ним. Дай, в шкуру его заверну, прохладно тут».

- Он у нас сибиряк, - ласково сказала Василиса, глядя на сына, - морозов не боится.

Григорий Никитич, волоча за собой нарты с набитой птицей, подошел к воротам крепостцы.

- Ну что, - спросили смешливо с вышки, где в свете затухающего дня горел костер, -

дозорные грелись, - когда ведро-то ставишь, Гриша?

- За парня два надо! – крикнули снизу.

Он побледнел и сказал: «А ну открывайте быстро!».

В горнице пахло пирогами. Василиса, хлопотавшая над столом, обернулась на скрип двери,

и широко улыбнувшись, увидела мужа – он стоял на пороге, опустив большие, красные от

мороза руки. «Сын, - сказала девушка, - тихо, нежно, вдыхая морозный воздух, что зашел с

ним в избу. «Сын у нас, Гриша».

Григорий Никитич посмотрел на ее красивое, зардевшееся лицо, и прижал жену к себе –

крепко, так, что она, смеясь, сказала: «Ну, пойдем, посмотришь-то на Никиту Григорьевича».

Мальчик спал в колыбели из оленьей шкуры, привешенной к очепу. Гриша, едва дыша,

протянул руку. Сын зевнул, - широко, и требовательно закричал. «Ты садись, - сказал

Григорий Никитич торопливо, - садись, счастье мое, я тебе его дам».

- Не уронишь? – девушка нахмурила брови, расстегивая рубашку.

- Не уроню, - твердо ответил муж, вынимая мальчика. «Никогда не уроню». Василиса

приложила сына к груди, а Гриша, устроившись рядом, обняв ее, шепнул на ухо: «И как мне

тебя благодарить-то?».

- Как внуков от этого дождемся, - жена рассмеялась, указывая на Никитку, что лежал русой

головой на ее смуглой, тонкой руке, - тогда и поблагодаришь.

- Может, заблудились где? – озабоченно сказал кто-то из дружины, вглядываясь в белое

пространство перед ними. «Ветер, пурга который день. А, Волк?».

- Да что тут плутать-то, - усмехнулся мужчина, придерживая коня. «Матка у них есть, тут по

Тоболу на север дорога прямая, а уж мимо нас они не пройдут». Михайло приподнялся в

стременах, и, глядя на лед реки, сказал: «Вот и они, ну поедем навстречу новому воеводе-

то».

Обоз растянулся на несколько верст. Дружинники подъехали к его голове и остановились в

отдалении.

- Кто сие? – услышали они резкий голос.

- Михайло Волк и дружина, из острога Тюменского – крикнул мужчина.

Двое, на хороших конях, подъехали к ним, и высокий, мощный мужчина протянул руку:

«Данило Чулков, новый воевода сибирский, с подарками от царя Федора Иоанновича к вам.

Сие младший брат мой, Яков, – красивый юноша, с короткой, на польский манер бородкой,

поклонился.

- Ну, - сказал Волк, - добро пожаловать на новые земли наши, воевода».

-Так, -- сказал Чулков, грея руки над костром. «Мы с тобой, Волк, и с людьми тут останемся,

будем крепостцу новую закладывать, Тобольск, а брат мой с обозом к вам в острог

отправится. Думаю, до весны мы тут закончим, и уж тогда все к вам съездим».

- Провожатых Якову Ивановичу тогда надо, - ответил Волк. «Остяки тут мирные, под нашей

рукой, ясак нам платят, бояться некого, но все равно – тут у нас в Сибири зимы суровые,

ежели заплутаешь, так и замерзнуть можно.

- Ну, дай ему с десяток человек, - велел Данило Иванович. «Пищали у них есть, волки ж тут

не балуют у вас?»

- Да зачем им? – ухмыльнулся Михайло. «Тут в лесах столько зверья, что на всю жизнь

хватит, и даже дальше».

- Ну и славно, - Чулков потянулся за саблей и стал чертить что-то на снегу. «Давай с тобой

тогда подумаем, Михайло Данилович, где нам стены-то у Тобольска лучше ставить».

Тайбохтой подогнал оленей, и, растянувшись на спине, глядя в высокое, солнечное небо,

подумал: «Хорошо, что я на восток-то сходил. Люди, что там живут, сказали, мол – земля и

дальше простирается, на восход солнца. Вот сейчас с Ланки повидаюсь, с мужем ее новым –

и туда отправлюсь.

- А что, - он перевернулся, и, устроившись на боку, опираясь на локоть, посмотрел на

бесконечную, заснеженную, равнину. «Мне вон, пятидесяти нет еще, может встречу ту, что

по душе мне будет, да и я ей. Конечно, такой как Локка, уж не найти, но и я тогда моложе

был, двадцать пять мне исполнилось, как она Ланки родила».

Олени бежали резво, и Тайбохтой, улыбаясь, сказал сам себе: «Переходов семь еще

осталось, ну или десять, если еще охотиться буду. А поохотиться надо – не с пустыми же

руками в гости приезжать. Но вот если буран поднимется, так могу и задержаться». Вокруг

переливался, блестел, играл серебром нетронутый снег, на горизонте чернела полоска леса,

и вождь, закинув руки за голову, запел – сначала тихо, без слов, а потом и громче.

Федосья вынула ребенка из колыбели, и, усмехнувшись, сказала: «Чем ты его кормишь, что

он здоровяк такой? Чуть больше месяца, как родила, вон, очистительную молитву только на

той неделе над тобой читали, а Никитка у тебя – ровно трехмесячный»

Василиса вложила сосок в жадно открытый рот и нежно ответила: «Так Григорий Никитич,

вон у меня, высокий какой, то в него. Ну и молока у меня хоть залейся, спасибо травам

твоим. А у тебя с Волком, дети-то тоже высокие будут, вон, вы оба какие – он как бы и не

десяти вершков роста-то, как Григорий Никитич, а в тебе сколько?

- Чуть поболе семи, - ответила Федосья. «Я в батюшку своего, ты ж его видела, матушка-то