Она вернулась в комнату, где хлопала некоторое время
ящиками бельевого шкафа, а когда появилась на кухне,
Виктор снова удивился: на ней был простенький, недлинный
халатик, делавший её необычайно привлекательной и
домашней.
— Вот и я!
А заметив удивление Виктора, смеясь сказала:
— Вы, очевидно, думаете, что я здесь не первый раз? Вы
правы — не первый. Это моя квартира; просто она сейчас
свободна, потому что я недавно переехала к маме — она
немного приболела.
— Да, мама — это свято.
Она внимательно поглядела на него, но, не сказав ничего,
занялась продуктами.
Ужинали не спеша; гостья не отказывалась от выпивки, и
вскоре разговор перешел в непринужденную фазу. Инна —
так её звали — рассказала, что окончила педагогический
институт, некоторое время работала в местной школе,
вынужденная вернуться в родной город из-за болезни матери,
но потом устроилась работать в гостиницу: зарплаты
учительницы не хватало, чтобы прожить в наше время с
больной матерью, а квартиру ей дали еще во времена
«исторического материализма». У матери никого больше нет,
кроме неё: отец умер несколько лет назад, а брат погиб
неизвестно почему при выводе войск из Германии. Виктор, в
свою очередь, рассказал о том, что учился в этом городе, но
так и не смог внятно объяснить причину своего приезда
сюда, несмотря на то что не скрывал от Инны о своей
прошлой любви. Уходя, она сказала:
— Ты мне очень понравился, и я бы осталась с тобой — я
не святая, однако не сплю с клиентами гостиницы, к тому же
знаю, что ты любишь её, что надеешься на встречу с ней,
хотя честно не признаешься даже себе.
Она ушла, и Виктор быстро уснул, а проснулся уже
поздно утром и, собравшись, пошел на автостанцию,
намереваясь поехать в село родителей Юлии. Он был там к
полудню; а назвав фамилию семьи и то, что они учителя, был
сопровожден к довольно просторному деревянному дому,
называемому в народе «пятистенным», откуда на зов его
ібо
сопровождавших вышла моложавая женщина, недоуменно на
него глядевшая.
— Вы простите меня, может быть, я напрасно вас
беспокою, но для меня это очень важно: я был знаком с вашей
сестрой, как я понимаю, с Юлией. Больше того, любил её, но
получилось глупо, нехорошо получилось: мы расстались.
— Вы Виктор?
Он отвечал удивлён.
— Вы, наверное, зря приехали. Я всю жизнь надеялась
увидеть вас, поглядеть вам в глаза и плюнуть в них. Но
почему-то сейчас я не могу этого сделать, хотя вы —
проклятие всей нашей семьи.
Похолодевший Виктор молчал, не зная, что ответить
женщине.
— Подояедите здесь, я не хочу впускать вас в дом: вы
принесли нам несчастье, не надо продолжений.
«Не ходи по старым адресам», — думал он отрешённо, но
кроме разочарований эта фраза сейчас обещает, очевидно,
ещё и трагедию. В душе было пусто и холодно, когда он взял
листок, что принесла ему женщина, и, развернув его,
прочитал то, от чего больно сжалось сердце.
«Родные мои, простите за то, что я сделала. Я люблю его,
но он не может быть со мной, а я не могу без него. Я люблю
вас, мои милые! Прощайте!»
Он оперся о забор: ноги резко подкосились, словно
потеряли жесткость. С трудом взяв себя в руки, спросил
глухо:
— Когда это произошло?
— Тогда же, в конце сентября, в Ленинграде.
— Кто же мне ответил на поздравительную телеграмму?
— Я. Мне хотелось вас убить, однако хватило сил, чтобы
так ответить.
— Где ваши родители?
ібо
— Их уже нет в живых. Вам не у кого просить прощения,
а я вас не прощу.
Это вы скрыли от нее
то письмо?
ібо
— Да. Надеялась, что она простит вас и что вы будете
вместе.
— Я понимаю вашу неприязнь ко мне, но должен сказать,
что мы были одинаково бестолковы. Однажды мы загорали с
ней где-то в поле, никого кругом не было, целуя её, я
говорил: «Я хочу тебя». Она ничего не ответила.
— Значит, у нее были на это свои причины.
— Где она похоронена?
— Там, в Ленинграде.
— Оставьте мне свой адрес, если можете.
— Зачем вам? — ответила собеседница подозрительно,
но тут же поправилась:
— Я вижу, что вы тоже не балованы жизнью; сейчас
напишу.
Она принесла листочек бумаги; он сложил его аккуратно,
положил в карман и, поклонившись низко, пошел обратной
дорогой, не замечая, что за ним наблюдают из- за заборов, из
окон, из открытых дверей. Теперь он знал, что означал ее
возглас в его сне: быть с ним любой ценой. По дороге ему
встретился «жигуленок», он остановил его и попросил
довезти до Ильинска, пообещав заплатить неимоверно; на
нем и вернулся назад, а вернувшись, уселся в кресло,
закрывшись в своей квартире, совершенно опустошённый. В
душе были боль, холод, абсолютное безразличие ко всему, а в
голове почти полное отсутствие мыслей.
Он не помнил, сколько времени находился в этом