были неразлучны, гуляя по городу или в его окрестностях, и,
несмотря на то что они оба были чужими здесь, случилось
только две незначительные стычки с местными ребятами. Их
отношения не заходили дальше взаимных поцелуев, и в этом
Виктор всю последующую жизнь казнил себя, поскольку
понимал потом, что инициатором последующих событий
должен был быть он, тем более что Юля неоднократно явно
давала понять их возможность. Однаяеды он уезжал на
экзамен, и вместе с Юлей его пришли провожать несколько
её воспитанниц, теснившихся у входа в автобус при посадке
и желающих ему «ни пуха, ни пера», а из уст Юли
прозвучала шутливая угроза, что если он не сдаст экзамен, то
она сделает с ним то, чего даже сама боится. Сейчас он
думал, что был дурак дураком, не решившись настоять на
близости, несмотря на столь явные намеки; но и она, делая
их, брала на себя какую-то ответственность, давая повод
надеяться на встречные действия; когда однаяеды Виктор
решился расстегнуть её кофточку и коснуться её груди, а она
заплакала, он растерялся, испугавшись, что глубоко обидел
её, и тут же решил уйти, но она вдруг повисла на его шее,
успокаивая и уговаривая не придавать значения её слезам. Он
не знал, вызваны ли были эти слезы долгим ожиданием его
действий или необычностью, новизной её ощущений, но то,
что она яедала, желала близости, сейчас он знал точно;
другое дело, что, так же как и он, не могла решиться на это.
А он любил. Боже, как он её любил! Ночи напролет до
изнеможения целовал её, не замечая, как проходит время. Ей,
очевидно, казалось, что его экстаз имел более определённое
значение, но это был моральный экстаз: он купался в её
ладонях, наслаяедаясь тем, что она идет навстречу, что она
отвечает ему. Однаяеды вечером они поднялись на холм (у
его подножия и на нижнем склоне располагался город) и,
выбрав удобное место на опушке леса, развели костер.
Опустились сумерки, лес был темный еловый, да и ночь была
под стать ему: темная, глухая августовская ночь. Целуясь,
они сидели у костра, несмотря на то что упала тяжёлая роса и
было довольно прохладно, а в темноте трудно было найти
дрова для костра; но им даже удалось поспать немного,
потому что утром, уже при ярком солнце, пробираясь сквозь
высокую, мокрую от тяжёлой росы траву, они весело и
беззаботно смеялись, причем ему казалось, что она явно
подтрунивала над ним, несшим её на руках по густой,
мокрой траве.
Уезжая из города, они устроились на заднем сиденье
автобуса и без стеснения целовались на виду у всех, а когда
ей пришло время выходить на своей остановке, она с
цветами, провожаемая им, смущенно улыбалась
доброжелательным шуткам пассажиров; у него до сих пор
почему-то больно сжималось сердце при воспоминании об
этой ее улыбке. Позднее попутчики спросили его, была ли та
девушка, что ехала с ним, его невестой, а он ответил что-то
невнятное и лишь потом, спустя некоторое время, понял, что
уже тогда впервые предал её.
Он сдал тот последний экзамен и уехал в родную
деревню к матери, где на второй же день его приезда жена
брата, ушедшего в армию, сообщила ему, что приехала Вера
— с ней он встречался во время того самого отпуска по
служб е — и просила передать, что будет ждать его там же,
где и раньше. До самого вечера Виктор не был уверен, что
пойдет на встречу; они все же встретились, но он и сейчас не
мог понять того, что произошло потом. Да, было явное
чувство узнавания, да, была непринуждённость в общении,
но ведь он же чувствовал отчуждённость к ней в своей душе,
где было сумрачно и пусто. При расставании Вера сказала,
смеясь:
— Когда я собиралась на свидание с тобой и стояла перед
зеркалом, двоюродная сестра, заметив, что я поправляю
груди, пошутила: «Видимо, они соскучились по мужским
рукам».
Он проклял себя в ту ночь, идя в темноте по знакомой
дороге и повторяя одно и то же: «Все, Юлька, все!» — а
дойдя до родника, вода которого струилась из-под высокого
холма по деревянному желобу, падая с высоты полутора
метров, и даже в самую жаркую погоду была такой, что при
питье от нее сводило скулы, разделся и стоял под этой
струей, пока не начались судороги во всем теле.
На следующий день пришла телеграмма, что Юля
надеется встретиться с ним в областном городе — он не
ответил на нее; затем было письмо, полное сожаления о
несостоявшейся встрече, но и его он оставил без ответа.
Кто бы знал, как он себя чувствовал! Однаяеды, бродя с
ружьем, взятым им у брата, по заливным лугам на другом
берегу реки, он приставил ствол с взведённым курком себе
под подбородок, уверенно дотягиваясь рукой до спускового
крючка, отчетливо понимая, что может на него нажать; и не