o 8b191ad8675a2039

-Нет, государь, - Марфа стерла кровь с рассеченной тяжелым перстнем щеки и попросила:

«Дозволь мне до казни с мужем и сыном моим побыть вместе».

Иван Васильевич только усмехнулся: «В следующий раз у Троицкой церкви увидитесь,

боярыня. И, - он посмотрел на побледневшее лицо Пети, - молись, Петр Михайлович,

тридцать лет назад тебя Федор Васильевич спас, а уж сейчас не спасет».

-Не спасет, - согласился с порога ленивый голос. «Зато Матвей Федорович – это я, стало

быть,- жив и здоров, государь».

-Что? – царь отступил к стене.

Матвей Вельяминов, держа в руках окровавленную саблю, стоял на пороге. «Ты уж прости,

Иван Васильевич, - он шагнул в палату, - я тут паре-тройке стрельцов твоих головы снес, не

хотели впускать меня. Это, между прочим, родовая усадьба моя, со времен Ивана Калиты на

сем месте Вельяминовы живут. Так что нечего всякой швали мне, Белому Соколу, путь

загораживать».

-Белому Соколу? – государь вдруг закашлялся.

Матвей налил в кружку воды и поднес ему. «И тебе, зять, - обернулся он к Воронцову, - я

ворота немного порушил, как в них въезжал, но ничего, заделаешь».

-Вон отсюда! – резко сказал царь, увидев на пороге стрельцов с ручницами. «Дверь закрыть

и никого сюда не впускать».

-Так и надо, - одобрил Матвей, и, не убирая сабли, подошел к Маше Старицкой. Та, все еще

стоя на коленях, расплакалась: «Матвей Федорович!»

-Ты что же, сучка, честного мужика позоришь? – Матвей небрежно ударил ее по щеке. «Петр

Михайлович и пальцем тебя не трогал, боле того, он тебя, аки кошку блудливую, из своей

опочивальни выгнал, не помнишь, что ли?».

-Простите, - Маша подползла к Марфе. «Простите, Марфа Федоровна!».

-У мужа моего прощения проси, дрянь, - резко сказала та, не глядя вниз.

-Герр Питер! – отчаянно закричала Маша. «Я не хотела...»

-Не хотела, а оболгала, - Матвей усмехнулся. «А что ты потом, в ту же ночь, под меня легла,

и еще две недели опосля этого ложилась каждый день, - это ты тоже забыла?».

-Я вас любила! – разрыдалась Маша. «Правда!».

Ребенок, которого Иван Васильевич посадил на лавку, горько, отчаянно плакал. Матвей

вдруг сунул Пете саблю: «Подержи-ка, братец».

Он поднял девочку на руки и ласково поцеловал в щечку. «Ну, прощай, дочка», - сказал

Матвей. Дитя вдруг затихло, и Вельяминов погладил ее по золотистым локонам. «Похожа ты

на меня, Марья Матвеевна», - улыбаясь, проговорил мужчина.

-На кол сядешь, Матвей Федорович,- жестко сказал царь. «Хоша и друг мне ты, и все

остальное».

Матвей вздернул красивую бровь. «Да я и не сомневался, Иван Васильевич, ты ж у нас

мужик боязливый, за престол царей московских волнуешься. А чем я не регент? – он

внезапно рассмеялся. «Да и кровь у меня не хуже твоей, я варяжских князей прямой

потомок, по батюшке, и византийских правителей – по матушке моей».

-Ты мне свое родословие в Разбойном Приказе на дыбе будешь перечислять, сука, - зло

сказал государь. «Вот же вы, Вельяминовы, если служите, - то до конца, до смертного часа,

а уж если предаете – так тоже с потрохами».

-По-другому не обучен, - Матвей передал успокоившегося ребенка Пете и взял саблю.

-Положи, - тяжело сказал царь, и, прошагав к двери, распахнув ее, крикнул: «Все сюда! И

клещи с конюшни принесите, найдите какие-нибудь!».

-Нет, нет..., - забилась на полу Маша. «Нет, не надо, прошу вас, не надо! Марфа

Федоровна!», - отчаянно закричала она.

Марфа смотрела поверх ее головы – на Петю. Тот морщился, растирая левую руку.

- Матвей Федорович, - Маша валялась на полу. «Пожалуйста!».

-Я, дорогая моя, отсюда прямиком на кол у Троицкой церкви отправляюсь, - улыбнулся

Матвей, которому стрельцы связывали руки. «Вон, Петра Михайловича проси, хоша ты его и

семью его чуть на казнь не обрекла, однако он у нас мужик добрый».

-Петр Михайлович, - косы Маши растрепались, - я не..., - она растянулась ничком на полу.

-Вот что, государь, - тихо сказал Воронцов, - у себя в Кремле, али в Разбойном приказе что

хотите, то и делайте. А здесь мой дом, и никому тут резать языки я не позволю.

Царь тяжело, долго молчал.

-Думал я, - наконец, сказал он, - что у вас Степан Михайлович один такой был бесстрашный.

А ты, Петр, как я посмотрю, тоже ничего не боишься. Здесь моя земля, что хочу, то и творю! -

заорал царь.

-Да уж оно и видно, - ядовито заметил Матвей, усмехнувшись.

Царь вдруг сорвал с пальца алмазный перстень и бросил Пете: «Ты уж не держи на меня

зла, Петр Михайлович, ошибка с тобой вышла».

Кольцо прокатилось по полу горницы, переворачиваясь, и застыло у ног Воронцова. Тот

даже не потянулся поднять его.

-Этих двоих, - царь указал на Машу и Матвея, - в Разбойный приказ. Я следом приеду.

Маша застонала – низко, горько, отбиваясь от стрельцов. «А ну тихо», - приказал царь,

перетянув ее плетью по спине.

Матвей внезапно обернулся на пороге и коротко сказал: «Марфа».

Та кивнула, глядя в ореховые глаза брата и, чуть улыбнувшись, проговорила: «Да хранит

тебя Господь».

-А эту куда? – спросил начальник караула, глядя на тихо плачущее дитя. Девочка потерла

синие глазки и горестно сказала: «Мама! Где мама?»

-В прорубь суньте, и вся недолга, - распорядился царь, и подошел к Пете: «Дай ее сюда».