o 8b191ad8675a2039

Марья склонила перед ним голову и ничего не ответила.

Она перекрестилась и вздрогнула – дверь медленно открылась.

-Пойдем, - коротко велел муж, опираясь на посох.

В его опочивальне было жарко натоплено. Иван Васильевич опустился в большое кресло,

чуть потирая колено, и осмотрел жену – пристально.

Марья стояла, уперев глаза в толстый, мягкий ковер, чувствуя, что краснеет.

-Ничего? – он кивнул на ее живот и отпил вина из тяжелого кубка.

Она только помотала головой.

-Завтра боярыня Воронцова к тебе придет, - Иван Васильевич прервался и посмотрел на

лунную дорожку, что освещала сугробы на кремлевском дворе. «Она травница знатная, у

матери своей покойницы училась, а та первой жене моей зачать помогла. Даст тебе

снадобье, и будешь пить его, поняла?».

Марья кивнула, прикусив губу, еле слышно дыша.

-Иди, - муж указал на огромную, резную, под тканым балдахином кровать. Девушка

медленно, как во сне, разделась. Переступая босыми, нежными, как цветок ступнями, по

ковру, Марья пошла к ней. Она остановилась, закрываясь распущенными, тяжелыми

волосами, что падали до бедер.

Муж погладил бороду и о чем-то задумался. Марья ждала, обхватив руками плечи.

Иван Васильевич допил вино и тяжело поднялся. Девушка задрожала – мелко, неудержимо,

застучали зубы, и она сжалась еще сильнее, стараясь не поднимать глаз.

Царь подошел к ней и, наклонившись, отведя волосы с ее лица, сказал: «Ну!»

Марья опустилась на колени, и государь, резко выдохнув, задул свечу, что была у него в

руке.

Марфа посмотрела на бледное, с темными кругами под глазами, лицо девушки, и осторожно

спросила: «А крови-то как у вас идут, государыня, вовремя? Не болит ли чего?».

Марья Федоровна совсем низко опустила красивую, в простом сером плате, голову, и

прошептала: «Да как и положено, не болит, я здоровая, милостью Господа».

-Здоровая, - вздохнула Марфа, и взяв тонкую, холодную руку девушки, чуть пожала ее.

-Сколько вам лет-то? – женщина стала развязывать мешочки с травами. «На Покров

восемнадцать было», - тихо ответила Марья.

-Молодая-то какая, - Марфа покачала головой. «И сидите тут сиднем, в ваши года гулять

надо, кататься, вона, берите возок, да и езжайте на Москву-реку, снега навалило – выше

головы сугробы, побарахтаетесь, посмеетесь».

-Дак царевич Федор сегодня в Новгород уезжает, - слабо сказала девушка, - надо молебен

стоять, а потом – провожать его. Да и не люблю я смеяться, - алые губы Марьи искривились,

будто сдерживала она рыдание.

-Не любите, - пробормотала Марфа, отмеривая серебряной ложкой травы. «А как дитя

понесете, так уж придется полюбить-то, матушка Марья Федоровна, когда баба непраздна –

радоваться надо, коли мать расстраивается, и ребенку тоже плохо, они ж все чувствуют».

-Да я и не понесу, может, вовсе, - глаза Марьи набухли слезами. «Той осенью год был, как

повенчалась я, раз уж до этого времени не понесла...»

-Да что вы, Марья Федоровна, - рассмеялась Марфа. «У меня матушка покойница семь лет

замужем была, за первым мужем ее, и деток не рожала, а, как преставился он, с батюшкой

моим повенчалась, и сразу же понесла, хоша и не девочка была уже – двадцать пять ей

исполнилось, как я на свет появилась. Бог даст, - она прикоснулась к сухим, длинным

пальцам девушки и ощутила, как она откликается на пожатие.

-Вот, - сказала бодро боярыня, - сейчас на поварню снесу, и велю вам заварить. Будете пить

по чашке в день. И, - она помедлила, оглядывая тонкую, - тронь и переломится, - фигуру

девушки, - вы как за трапезой-то государыня, едите?

-Не люблю я больших трапез, - щеки Марьи чуть покраснели, - мне в палаты приносят.

-А что приносят-то? – сухо поинтересовалась Марфа. «Хлеб, небось, один?»

-Пощусь я, - еле слышно ответила девушка.

-Вот Великим Постом и напоститесь вдоволь, - ядовито проговорила Марфа, - впрочем,

ежели к тому времени непраздны будете, то вам разрешение дадут. А сейчас, матушка,

ешьте вволю, - куда ж вам дитя носить, вы сама вон как дитя еще, хоша, может, пополнеете

немного».

-Да не хочется мне, - Марья вдруг заплакала,- тихо, горестно. «Даже кусок хлеба, и то с

трудом съедаю, поперек горла встает. Бывает, днями только воду пью».

-Ну, матушка, так не пойдет, - жестко сказала Марфа, - вам мясо надо есть, рыбу, вона

государь как трапезует – и вы с ним за стол сядьте, что ж вы себя голодом-то морите?

Марья Федоровна вытерла рукавом сарафана – простого, невидного, слезы с лица, и,

отвернувшись к иконам, зашептала что-то.

-Ну ладно, пойду я на поварню, государыня, - проговорила Марфа, поднимаясь, и

вздрогнула, - девушка схватила ее за руку.

Костлявые пальцы крепко сжали запястье женщины.

-Марфа Федоровна, - задыхаясь, быстро, прошептала Марья, - Христом-богом молю вас,

скажите – о Матвее Федоровиче ничего вы не слышали? Не встречали его?

-Нет, - коротко ответила Марфа, и, высвободив руку, вышла, плотно закрыв за собой дверь.

-Вот, - гордо сказал Федор Иоаннович, - мне Боренька коня подарил. Царевич стоял на

крыльце кремлевских палат, с гордостью указывая в сторону небольшой, смирной, гнедой

кобылки.

-Коня, - ядовито проговорил Иван Васильевич, и крикнул: «Эй, кто там! Выведите жеребца

моего!»