o 8b191ad8675a2039

- Вас-то много, только, Степа, надежных мало. Тебя, али меня на дыбу вздернут, мы молчать

будем – сам знаешь почему. А будет ли кто иной молчать – неведомо. И головы-то

покатятся, и не только наши, – пожилой человек помолчал, и, вдохнув полной грудью ночной

ветер, сказал:

-А хорошо, Степан, на реке-то. Ты не был под Казанью, молодой еще, а там Волга не чета,

Москве – с одного берега другого не видно. Так бы и плыл по ней до моря Хвалынского, а

там и куда дальше.

Степан Воронцов только вздохнул и приналег на весла.

Перед самым рассветом лодка пристала к заброшенной, трухлявой пристани у крутого

косогора. Наверху, в сосновом лесу, уже распевались птицы да тихонько ржали кони.

Выбравшись на берег, пожилой гребец сильно оттолкнул лодку.

- Пусть себе плывет, - сказал он, наблюдая, как удаляется челнок по течению. «Свое

отслужила».

Маленького роста человек бросился помогать им. Совместными усилиями трое мужчин

уложили монаха на пол возка, окружив его подушками да одеялами.

- Вы со Степаном в возке поезжайте, Матвей Семенович, - сказал пожилой. «Ты, не в обиду

тебе будь сказано, человек книжный, ученый. Лучше вон с ним, - пожилой кивнул на возок, -

побудьте».

- Разве ты не устал, столько грести, да сейчас еще по колдобинам трястись? –

запротестовал Башкин.

- Зря я, что ли, такой здоровый уродился? – чуть улыбнулся пожилой. «Все, по коням,

светает уже. Остановят нас – мол, инока сродственника больного везем, на излечение к

чудотворной иконе. А ты, - обратился он к монаху, - потерпи, дороги тут не самые гладкие, а

кони эти у меня хоша и невидные, да резвые. Зато мигом доедем».

Монах вроде как забылся сном, несмотря на ухабистую дорогу, а Башкин и Воронцов долгое

время молчали.

- Вот скажи мне, Матвей Семенович, - вдруг сказал юноша, - сколь не уговаривали мы тебя

бежать вместе с ним, - Степан кивнул на монаха, - а ты отказываешься. Сейчас государь с

богомолья вернется, и суд твой соборный не пощадит тебя. Пока есть время, да

возможность – уходи, куда подальше, в Литву ту же, али в Ливонию. Сгниешь ведь в тюрьме

монастырской, али на костре сгоришь, зачем?

- Эх, Степан, - покачал головой Башкин, - тебе же вон осьмнадцати еще нет, не понять тебе.

Ты ж, небось, сам бежать хочешь куда подальше?

- И убегу, - ответил ему Степан. «Матушку с батюшкой жалко только. Ежели б не они, так не

остался бы я здесь. Вот ты, Матвей Семенович, наверное, думаешь – поиграет боярин,

разгонит кровь молодую, да и бросит все это, вернется задницы своим холопам пороть да

девок сенных портить?

Не нужно мне ничего этого, Матвей Семенович! Слышал я рассказы про то, как в Европе

наблюдают, ход светил небесных, движение их исчисляют, про то, как строят корабли, и на

них в заморские страны плавают, а у нас что? Не страна, а истинно гноище, погрязли мы в

невежестве.

И никакого богатства мне не надо – мне б только море увидеть, какое оно! Как по нему на

кораблях ходят, а, может, и самому научиться сему искусству».

- А что, может, и увидишь, - вздохнул Башкин. «Раньше я тоже думал – убегу, а теперь – не

боюсь я на суд идти. Скажу им, что думаю, да и делу конец – может, кто услышит, так и

начнет сомневаться. Ежели хоть единый человек после сего спросит себя – а все ли

истинно, что попы говорят, - значит, и не зря все это. А теперь мне и умирать не страшно,

Степа.

- Почему? – взглянул на него Степан. «Мнится мне, любой человек помирать боится».

- Это тому, кто не любил, - ответил ему Матвей. «А кто любовь изведал, хоша бы и не

любили его, так тому не страшно. Истинно, как апостол Павел говорил: «Если имею всю

веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви,- то я ничто».

Возок остановился, и седоки услышали, как медленно, со скрипом открываются тяжелые

ворота. Светало. Поеживаясь под прохладным ветерком, Матвей и Степан осторожно

помогли монаху выбраться из возка.

- Вот и на месте мы, - улыбнулся Башкин. «Здесь отдохнешь».

- А не опасно ли?- проговорил монах. «Усадьба-то богатая, сразу видно, боярская. Я б и в

избе у кого отлежался, Матвей Семенович.

- В избе не надо, коли терем, есть, - возница распряг коней и потянулся. «Правда, Матвей

Семенович, староват я для таких дел-то, вон, плечи все разломило. Ну, ничего, сейчас

Федосью подниму, пусть и меня пользует, и гостя нашего».

- Кто это? – шепотом спросил монах, провожая глазами богатырскую спину возницы.

- Тот, кто спас тебя из тюрьмы монастырской, - ответил Башкин. «Федор Вельяминов это,

ближний боярин царя Ивана Васильевича».

Монах, побледнев, схватился за грудь и опустился на траву.

- Федор Васильевич! – закричал Башкин, - пусть Федосья Никитична поспешает – кажется, у

него рана открылась».

- К попам не приходите, и молебнов не творите, и молитвы их не требовати, и не

кайтесь, и не причащайтесь..., Записала?