o 41e50fe5342ba7bb

Школа должна воспитывать вкус: здесь происходит борьба за школьника между

высокой культурой и массовой культурой. Вы предостерегаете против культа

прошлого и заступаетесь за массовую культуру. Почему?

Вероятно, я по складу характера не склонен к конфронтации. Что такое борьба

между высокой и массовой культурой, я понимаю, но предпочитаю, чтобы она велась

не силою. Когда прошлое борется с будущим, то всегда побеждает будущее, но при

этом не отторгает прошлое (даже если очень того хочет), а вбирает его в себя. Поэтому

плодотворнее было бы подумать, как ценимому нами прошлому выгоднее проникнуть

в будущее и прорасти в нем. А для этого один из путей — массовая культура, заведомо

живая и распространенная. Если в борьбе за молодежь она — соперник школы, то

соперника нужно знать. Кто лучше поймет своего соперника, тот и выиграет спор.

114

<•Массовая культура лучше, чем массовое бескультурьеговорили вы. А что, если

массовая культура — это лишь амбиции бескультурья?

Бескультурья не бывает, бывает только чужая культура (или субкультура). Что

такое культура? Это пища, одежда, жилище, хозяйство, семья, воспитание, образ

жизни, нормы поведения, общественные порядки, убеждения, знания, вкусы. Зачем

существует культура? Чтобы человек на земле выжил как вид — то есть сам уцелел и

другим помог уцелеть. Речь идет не о бескультурье, а о чужой культуре, которая нам

непривычна и потому не нравится. Грекам не нравилась варварская культура, христианам мусульманская, нашим дедам негритянская; теперь мы научились ценить и

ту, и другую, и третью. Пушкин свысока смотрел на лубочные картинки; теперь мы

называем их «народная культура», и для нашего понимания прошлого она дает не

меньше, чем та, к которой принадлежал Пушкин. Наши внуки будут ценить нынешние

эстрадные песенки наравне со стихами Бродского, как мы ценим наравне Пушкина и

протопопа Аввакума — а ведь это тоже взаимоисключающие культурные явления.

Высокое искусство, проходя через массовую культуру, упрощается — оттого, что к

искусству относятся как к развлечению: хорошо ли это?

Не хорошо и не плохо. Воспитательного значения искусство от этого не теряет.

Можно взять дамский роман или эстрадную песню, и окажется, что в них те же

моральные основы, что и в высокой классике: нужно делать хорошо и не делать плохо.

Даже если певец кричит, что хотел бы взорвать и растоптать весь мир, — право, и у

Лермонтова такое бывало. А результат один и тот же: агрессивные чувства, пройдя

сквозь стиль и ритм, гармонизуются и становятся общественно безвредными. Мы с

благоговением говорим, что высокое искусство приносит людям катарсис, очищение.

Но ведь для Аристотеля искусство, которое приносит катарсис, даже не было самым

высоким. Насколько можно понять (не из его «Поэтики», а из его «Политики»), самым

высоким искусством он считал поучающее — вероятно, гимны богам; ступенькой

ниже ставил очищающее — трагедию и эпос; а еще ступенькой ниже ставил

развлекающее, дающее отдых — комедию. И все три нужны для правильной

организации чувств человека и гражданина.

Все мы читали и «Гулливера», и «Робинзона», и греческие мифы в детских пере-

сказах раньше, чем прочесть в подлинном виде. Высокая книжная культура всегда

опускается в массы, эпический герой становится персонажем лубочных картинок, и это

ничуть его не позорит. Когда-то у меня был разговор с С. С. Аверинцевым: я говорил о

необходимости и пользе вот этой культурной программы-минимум, упрощенной до

массовых представлений, а ему это не нравилось. «Послушайте, — сказал он, — был

такой фильм с Брижит Бардо, "Бабетга идет на войну": там героиню легкого поведения

готовили быть великосветской шпионкой и учили ее: "Запомните: Корнель — это сила, Расин, это высокость, Франс — это тонкость..." Вам не кажется, что вы зовете именно

к такому уровню?» — «Господи! — сказал я. — Да если бы у нас все усвоили, что

Корнель — это сила, а Франс — это тонкость, разве это не было бы уже полпути к

идеалу!» Он улыбнулся и не стал спорить.

В самом деле, он ведь сам не раз употреблял сравнение, которое я люблю: с чужой

культурой мы знакомимся, как с чужим человеком. При первой встрече ищем, что у

нас есть общего, чтобы знакомство стало возможным; а потом ищем, что у нас есть

различного, чтобы знакомство стало интересным. Детские, народные и