o 41e50fe5342ba7bb

бутылка водки. Он ужасно обижен, что вчера эта бутылка не была употреблена по назначению, и

пишет мне записку. Прихожу — читаю (двенадцать строчек — одна фраза): «У его могущества,кавалера Этны, мнил поятъ имущество, ожидая тщетно, — но, как на покойника, с горнего удела

(сиречь, с подоконника) на меня глядела — та, завидев коюю (о, друзья, спасайтесь!), ввергнут в

меланхолию Юргис Балтрушайтис». Следовало пояснение об уединенных запоях

Балтрушайтиса. «Почему: кавалера Этны?» — «Это наши тогдашние игры в Гофмана». — «И

"Песенка таракана Пимрома" — тоже?» — «Тоже», — но точнее ничего не сказал.

Бобров несколько раз начинал писать воспоминания или надиктовывать их на магнитофон;отрывки сохранились в архиве. Я прошу прощения, если что-то из этого уже известно. «Но, —

говорил Бобров, — помните, пожалуйста, что Аристотель сказал: известное известно немногим».

— «Где?» — «Сказал — и все тут». Я остался в убеждении, что эту сентенцию Бобров приписал

Аристотелю от себя, — за ним такое водилось. Но много лет спустя, переводя «Поэтику»

Аристотеля (которую я читал по-русски не раз и не пять), я вдруг на самом видном месте

наткнулся, словно впервые, на бобровские слова «известное известно немногим». Аристотель и

Бобров оказались правы.

О Маяковском он упоминал редко, но с тяжелым уважением, называл его «Маяк». «Од-

нажды сидели в СОПО, пора вставать из-за столиков, Маяковский говорит "Что ж скажем

словами Надсона: "Пожелаем тому доброй ночи, кто все терпит во имя Христа" итд. Я сказал:

"Пожелаем, только это не Надсон, а Некрасов", Маяковский помрачнел: "Аксенов, он правду

430

З А П И С И И В Ы П И С К И

говорит?" "Правду" — "Вот сволочи, я по десяти городам кончал этим свои выступления — и

хоть бы одна душа заметила"».

Хлебников пришел к Боброву, не зная адреса. Бобров вернулся домой, нянька ему говорит

вас ждет какой-то странный. «Как вы меня нашли?» Хлебников поглядел, не понимая, сказал:

«Я — шел — к Боброву». Входила в моду эйнштейновская теория относительности, Хлебников

попросил Боброва ему ее объяснить. Бобров с энтузиазмом начал и вдруг заметил, что

Хлебников смотрит беспросветно-скучно. «В чем дело?» — «Бобров, ну что за пустяки вы мне

рассказываете: скорость света, скорость света. Значит, это относится только к таким мирам, где

есть свет, а как же там, где света нет?» Я спросил Боброва: «А каковы хлебниковские