o 41e50fe5342ba7bb

очень большим уважением говорил об отце Пастернака: «Художники знают цену работе,крепкий был человек, Борису по струнке приходилось ходить. Однажды спросил меня: у Бориса

настоящие стихи или так? Я ответил*. «Ответил* — было, конечно, главное. Посмертную

автобиографию «Люди и положения», где о Боброве было упомянуто мимоходом и неласково, он

очень не любил и называл не иначе как «апокриф». К роману был равнодушен, считал его славу

раздутой. Но выделял какие- то подробности предреволюционного быта, особенно душевного

быта: «очень точно». Доброй памяти об этом времени в нем не было. «На нас подействовал не

столько 1905 год сколько потом реакция — когда каждый день раскрываешь газету и читаешь:повешено столько-то, повешено столько-то».

Об Асееве говорилось: «Какой талант, и какой был легкомысленный: ничего ведь не

осталось. Впрочем, вот теперь премию получил, кто его знает. Однажды мы от него уходили в

недоумении, а Оксана выходит за нами в переднюю и тихо говорит вы не думайте, ему теперь

нельзя иначе, он ведь лауреат». Пастернак умирал гонимым, Асеев признанным, это уязвляло

Боброва. Однажды, когда он очень долго жаловался на свою судьбу со словами «А вот Асеев...», я

спросил: «А вы захотели бы поменяться жизнью с Асеевым?» Он посмотрел так, как будто

никогда об этом не задумывался, и сказал: «А ведь нет».

«Какой был слух у Асеева! Он был игрок, а у игроков свои суеверия: когда идешь играть,нельзя думать ни о чем божественном, иначе — проигрыш. Приходит проигравшийся Асеев,сердитый, говорит. «Шел — все церкви за версту обходил, а на Смоленской площади вдруг —

извозчичья биржа и огромная вывеска "Продажа овса и сена", не прочесть нельзя, а это ведь все

равно, что Отца и Сына!» (Чтобы пройти цензуру, отец и сын были напечатаны с маленькой

буквы.) «А работать не любил, разбрасывался. Всю "Оксану" я за него составил. У него была —

для заработка — древнерусская повесть для детей в "Проталинке", я повынимал оттуда

429

З А П И С И и в ы п и с к и

вставные стихи, и кто теперь помнит, откуда они? "Под копыта казака — грянь! брань! гинь!

вран!"...»

Читал стихи Бобров хорошо, громко подчеркивая не мелодию, а ритм: стиховедческое

чтение. Я просил его показать, как «пел» Северянин, — он отказался. А как вбивал в слушателей

свои стихи Брюсов — показал: «Демон самоубийства», то чтение, о котором говорится в