o 0a115616b968c99b

не денется – у нее дочь, и будут еще дети. Да, прекрасное приобретение, поздравляю тебя,

мой дорогой преподобный отец.

Мэри лежала, прижавшись щекой к ладони мужа. «Будет лучше, - сказала она себе. «Он

просто стеснялся, у него же это в первый раз. Будет лучше, надо просто подождать, - она

поцеловала его руку и тоже заснула, положив голову на широкое теплое плечо.

Корабль, подгоняемый ветром, шел вдаль – в бесконечный, чуть волнующийся простор

ночного моря.

Часть четвертая

Москва, весна-лето 1606 года

Баба, что полоскала белье на мостках, распрямилась, и, окинув презрительным взглядом

незнакомца, громко сказала: «Житья от этих поляков нет, что, бродите-то по всей Москве!»

Изысканно одетый, при сабле мужчина – невысокого роста, темноволосый, - заметно

покраснел и заторопился дальше, по осклизлым доскам, что были положены у ручья.

-Хоша б ты себе голову сломал, - сочно пожелала ему вслед баба. «Сидел бы в Кремле,

вона, опосля венчания царского там который день гудят, не просыхают». Она сплюнула и,

подхватив плетеную корзину с бельем, пошла вверх, к Конюшенной слободе.

В нижнем зале кабака было прохладно и тихо. Мужчина кашлянул, остановившись на пороге,

и увидел, как целовальник приоткрыл один глаз.

-Замкнуто, - на ломаном польском языке сказал целовальник. «К обеду откроемся, тогда

приходи. К обеду!, - медленно, раздельно повторил он, и, отвернувшись, стал протирать

стойку какой-то тряпкой.

Рука тронула его за плечо, и целовальник, обернувшись, увидел светло-голубые, спокойные

глаза мужчины.

-Письмо, - сказал поляк, протягивая сложенную грамотцу.

Целовальник что-то буркнул, и, развернув бумагу, бросив один взгляд на подпись –

побледнел. «Вон, оно, значит, как, - медленно протянул он, читая ровные строки. «Жив,

значит».

-Жив, - согласился поляк и, медленно, подбирая слова, попросил: «Можно присесть?».

Целовальник поднес грамоту к пламени свечи, и, бросив ее на пол, растоптал серые хлопья.

«Не след такое хранить-то, - усмехнулся он.

-А вы садитесь, пан Ян, садитесь, конечно. Я сейчас девчонку позову, она бойко, по-вашему,

болтает, за год научилась уже. Девчонка моя, не беспокойтесь, - целовальник улыбнулся, - с

ней и по тайности можно. Выпить хотите, закусить?

Поляк улыбнулся и, кивнув головой, закрыв глаза, - откинулся к бревенчатой стене кабака.

-Правильно, что я навстречу мистеру Мэтью в Копенгаген поехал, - подумал мужчина. «Я

смотрю, Майкла тут помнят, ну, да ему эта пивная и должна была перейти. И вовремя я

нашел эти документы, - он чуть усмехнулся, - про другого мистера Майкла. Пришел с ними к

миссис Марте, как она из Картахены вернулась, тут-то она мне все и рассказала.

В Бергене Мэри никто не видел, а вот пастор в Тромсе оказался сговорчивым – копия

свидетельства о венчании у меня теперь на руках. А вот куда они из Тромсе отплыли – никто

не знает. В Новых Холмогорах мне сказали, что он на Яву собирался, но это вряд ли. Замел

следы. Ничего, найдем».

Он, не открывая глаз, нашел на столе стопку, и, выпив водки, подавил зевок: «Поспать бы,

Господи. Какую ночь уже в дворце гуляем – со счета сбились. И не только во дворце, вон,

пьяные наемники по всему городу ходят».

-Здравствуйте, пан, - раздался рядом робкий женский голос. Мужчина открыл глаза и увидел

невысокую, белокурую девчонку, - лет семнадцати, - с милым, заспанным личиком.

-Дуня это, - смешливо сказал целовальник, подталкивая девчонку вперед. «А я – Никифор

Григорьевич. Да вы, впрочем, такого не выговорите, пан».

Поляк поднялся, и, поклонившись, попросил: «Вы садитесь, пани, садитесь, пожалуйста».

-Спасибо, пан, - так же робко ответила она и опустилась на лавку поодаль, скромно склонив

изящную голову с наскоро заплетенными косами.

-Мне нужен пан Теодор, - сказал мужчина, и, подождав, пока Дуня переведет, добавил: «Он

где сейчас?».

-Тут, - усмехнулся целовальник, выслушав Дуню. «Подниметесь наверх, третья каморка

направо. Он, правда, спит еще, из Владимира вчера вернулся, долго в седле был. А как

Михайло Данилович, здоров ли? – озабоченно спросил целовальник.

Мужчина сначала не понял – о ком это он, а потом, улыбнувшись, ответил: «Здоров, а как же.

Сыну младшему пять лет, и внук уже один есть, от дочки приемной. И старший сын у него

женился, так что еще внуки будут».

-Ну, слава Богу, - целовальник перекрестился и добавил: «Вы ему передайте, пан Ян, что,

когда бы он ни приехал, я ему полный отчет дам, обо всех прибылях, как положено. Ну и

вообще, - целовальник помялся, - кланяйтесь ему от меня, и скажите, что батюшку его

поминают, как он и велел, в монастыре Крестовоздвиженском, тако же и матушку».

-А что, - заинтересованно спросил поляк, - его отец известным вором был тут, на Москве?

Никифор Григорьевич аж рот открыл, а Дуня звонко рассмеялась.

-Со времен государя Ивана Калиты, - гордо ответил целовальник, - Волки всегда Москвой

правили. Ну, в Кремле государь, ясное дело, а у нас тут, - он обвел рукой кабак, - свои

законы, сами понимаете.

-А как же, - согласился мужчина, и, поднявшись, поблагодарив целовальника, пошел к узкой

деревянной лестнице за пестрядинной занавеской.