o 0a115616b968c99b

Федор улыбнулся, и, приняв от Дуни грамотцу, ласково сказал: «Ну, молодец. На Английский

Двор, сбегаешь еще, и завтра – в монастырь, да и все – спи до обедни опять».

Девушка внезапно покраснела и спросила: «А князю Василию Ивановичу голову отрубят,

слышала я? Как же это так, Федор Петрович?».

Воронцов-Вельяминов отложил перо и потянулся: «Да не отрубят, не бойся, иначе, зачем я

тут сижу? А что, - он подмигнул девушке, - соскучилась?»

Та пробормотала что-то, и Федор велел: «Иди, трапезничай, да возвращайся – я к той поре

записку тебе отдам, что на Варварку нести надо будет».

Когда занавеска задернулась, он откинулся на лавку и задумчиво сказал: «Нашлась, значит,

дочка дяди Матвея. Праправнучка Ивана Великого получается, если б в себе она была – вот

и наследница престола царей московских. А Борис Федорович покойный, мне Шуйский

рассказывал – все бумаги царя Ивана пересмотрел, вместе с патриархом, а так и не отыскал

ее. Мудрено ли, юродивая да безъязыкая. Ну, пусть Марья ее забирает, еще не хватало тут

смуту из-за нее устраивать. Да и не проживет она долго, два десятка лет под землей

провела, преставится, и Господь с ней».

Он быстро набросал грамоту священнику при Английском дворе, и, закрыв глаза, тихо

сказал: «Ах, Ксения, Ксения, ну, недолго терпеть осталось».

Федор развязал мешочек, что висел рядом с нательным крестом и вчитался в быстрые,

торопливые строки: « Знай же, что я буду тебя ждать, хоть сколько, хоть до конца жизни

моей, окромя тебя, Федор, никого другого мне не надо».

- Весной, - спокойно подумал мужчина. «Как раз к тому времени рабочих надежных найду, на

Шексне этой меня никто и не видел, не узнают. А в монастыре всегда отыщется, что

починить, крыша там протекает, али стены подновить надо будет. Однако ж забирать Ксению

оттуда не надо, я к Троице на Москву вернусь, с государем кончать будем, пусть лучше в

обители сидит, спокойнее. А потом – Федор задумался, - Лизавету в подмосковной оставлю,

с детьми, а я с Ксенией тут заживу. Посмотрим, что из сего выйдет».

Занавеска заколебалась, и с порога раздался тихий голос: «Как вы и сказали, Федор

Петрович, Боярская Дума казнить Василия Ивановича приговорила».

- Ты проходи, - велел Федор, убирая грамоты.

Неприметный человечек сел к столу, и, налив, себе кваса, вытирая русую бороду, сказал:

«Самозванец там прямо соловьем разливался, ну, наши-то, понятное дело, уши и развесили.

Да и, - он усмехнулся, - Федор Петрович, там кто сидит – те, кто от государя этого вотчины

получил, кого он из ссылки вернул, остальные-то вон, как вы – затаились, али в деревню

уехали».

- А ты не поедешь? – зорко взглянул на собеседника Федор.

Михаил Татищев сцепил пальцы, и коротко покрутив ими, ответил: «А мне и ехать некуда, мы

хоть и Рюриковичи, однако по богатству с вами не сравнимся. Вас, кстати, уделов-то лишать

будут, уж и указ о сем готов, как Василия Ивановича на помост возведут, так прочтут его».

- Ничего, - присвистнул Федор, - я жену с детьми в такую глухомань отправил, в старые

владения воронцовские, что, пока туда о сем весть дойдет, мы уж и скинем самозванца.

- Летом следующим, - утвердительно заметил Татищев. «Вы тогда с Василием Ивановичем

уезжайте, а опосля Троицы всем и займемся».

- На Пасху-то эта, - Федор выругался, - сюда явится. С отцом своим, и еще как бы ни тысячи

две поляков с ними. Вчера тут Бучинский был, Никифор Григорьевич показал мне его, так

хвалился спьяну, что, мол, на венчание самозванца столько потратят, сколько никто еще не

тратил.

- А вы бы не рисковали, Федор Петрович, - озабоченно сказал Татищев.

- Это кабак хитрый, Михаил, - ухмыльнулся Федор, - был такой тать на Москве, давно еще, во

времена царя Ивана, Данило Волк, так он все тут держал, а как голову ему отрубили – к

Никифору дело перешло. Должен был сын Данилы этим заниматься, Михайло, да тот в

Сибирь с Ермаком ушел и сгинул там.

- А Данило этот, - мне Никифор рассказывал, - тут все разумно устроил, в каждой светелке ,

в стенах, дырки есть, коли захочешь – все увидишь и услышишь. Сюда люди и важнее

Бучинского ходили, уж поверь мне, - Федор рассмеялся. «Так что ждите нас, ну и пока тут

готовьтесь. Что с площадью Красной?»

- Все сделано, - Татищев потянулся за пирогом и Федор одобрительно сказал: «Ешь, ешь,

рыба свежая совсем, на рассвете в реке плавала. Никифор Григорьевич кухней на всю

Москву славен. И вообще, я, как уеду – ты сюда переселяйся, на усадьбе не след тебе

сидеть, мало ли что. А тут, - он обвел глазами светелку, - и кров, и стол, и девки веселые.

Конь мой готов?

Татищев усмехнулся. «Привели из подмосковной вашей, пока там не разорили все. То не

конь, Федор Петрович, то, как у этого купца тверского, ну, Никитина Афанасия, описывает же

он, в Индии зверь такой есть – слон».

- А какой меня еще выдержит? – пожал плечами Воронцов-Вельяминов. «И Василия

Ивановича ему на себе нести придется, до первой подставы на дороге ярославской, там уж

легче станет».

Дуня просунула белокурую голову в горницу, и, блеснув мелкими зубами, сказала: «Надо на

Варварку-то бежать?».

- Давай, - добродушно отозвался Федор, - только косы платком повяжи, а то невместно-то