o 0a115616b968c99b

планом города, что лежал на столе и усмехнулся: «Кажется, придется со стрельбой из

Москвы выезжать-то, иначе не получается».

Ксения взглянула на массивные, белые стены монастыря и, наклонившись к уху Мэри,

тихонько сказала: «Это батюшка тут все отстраивал, как тетя Ирина Федоровна постриг

приняла, после смерти царя Федора Иоанновича. Он ей и палаты возвел, Ирининские, ну,

помните, говорили, что мы там жить будем».

- Будете, будете, - закивала маленькая, сухая игуменья Домника, что шла рядом. «Там же и

церковь домовая имеется, во имя Иоанна Предтечи, и трапезная особая, так, что во всем

отдельное у вас житье, с другими не соприкоснетесь. А как постриг примете, вместе с

вдовствующей государыней, инокиней Марфой и поедете в Горицкий монастырь, там

спокойно, не то, что у нас.

- Да уж куда спокойнее, - Мэри обвела глазами караулы стрельцов, что расхаживали по

стенам. «У вас тут, мать Домника, безопасно, вон, сколько охраны».

- Четыре сотни, для них и палаты отдельные сделаны, за стенами обители, - гордо сказала

Домника.

Мэри вдохнула запах цветов и подумала: «Если бы не монахини эти, совсем бы, как в

подмосковной было, и река рядом».

- А дочери моей можно на службы в Смоленский собор ходить? – невинно глядя на

игуменью, спросила Мэри. «Все же Аннушка не монахиня, послушницей будет, а там, как мне

говорили, список с иконы чудотворной, Смоленской Божией матери, пусть дитя-то на него

посмотрит».

- Ну конечно, - игуменья сжала морщинистые ручки. «Вас-то я туда пустить не могу, не

принято сие, да и государь распорядился, окромя Ирининских палат, чтобы вы более, никуда

не ходили, а дочка что? Пусть там молится, конечно».

- Спасибо, матушка, - искренне ответила Мэри и холодно подумала: «Ну, Федор уж найдет

способ узнать, где мы, и, слава Богу».

Она незаметно пожала руку Ксении и вдруг застыла – навстречу им, странными,

подпрыгивающими шагами, шла небольшого роста, худенькая, бледная монахиня. Игуменья

что-то пробормотала и, быстро подойдя к ней, строго спросила: «Тебя кто выпустил?».

Монахиня затрясла головой и что-то замычала, показывая на общую трапезную. Домника

вздохнула и, обернувшись, к Мэри и Ксении, сказала: «Уж не обессудьте, юродивая это

наша, безъязыкая. Так-то она в подземной келье пребывает, как и положено».

Взяв монахиню за плечо, Домника громко сказала: «Скоро на Шексну поедешь, велено было,

- как мать твоя преставится, туда тебя отправить!»

- Мать ее тоже юродивая была, вон там, - Домника кивнула на башню, - держали ее, да

волей Божией на Пасху померла. Давно у нас жила – двадцать что ли, годов, а то и более.

Даже имени ее не знали, что с ней, что с дочкой ее – запрещено говорить было.

- Сейчас-то можно, как мать скончалась, да не умеет она, - игуменья развела руками, и

перекрестившись, попросила: «Вы тут за ней присмотрите, сейчас придут, отведут ее в

келью обратно. Она тихая, не обидит»

Мэри посмотрела на истощенное лицо и ласково спросила: «Зовут-то тебя как?».

Юродивая задергала губами, и, подняв васильковые, ясные, в темных ресницах глаза, с

усилием, разбрызгивая слюну, проговорила: «Мааааша!».

- И меня тоже, - обрадовалась Мэри. «А это – Ксения. Поедешь с нами на Шексну?».

Монахиня рассмеялась, - звонко, как ребенок, и повторила: «Мааааша!».

Мэри нежно взяла ее за тонкие, детские пальцы, и девушка – мимолетно, слабо, -

улыбнулась.

Мэри завязала платок на голове у дочери, и Энни капризно сказала: «Да не хочу я в этот

собор, я в нашу церковь хочу! Что мне эти иконы!»

Женщина вздохнула, и, поцеловав прохладную щеку, улыбнулась: «А ты там смотри вокруг

больше, если кто-то тебе что-то передать захочет – возьми, и так, чтобы инокини не увидели,

сможешь же?»

- Смогу, - серьезно кивнула девочка и сбежала вниз, в монастырский двор, где уже

собиралась стайка послушниц.

- Думаете, Федор Петрович пошлет сюда кого-то? – спросила Ксения, что сидела на лавке,

за вышиванием.

-Конечно, - Мэри нашла глазами дочь и помахала ей рукой. В Смоленском соборе уже

звонили к обедне и женщина вдруг, горько подумала:

- А Роберта зарыли где-то, Господь ведает – где, и на могилу не прийти. Надо будет, когда в

Лондон вернемся, поехать туда, на север, хоть камень поставить на их кладбище родовом.

Он же единственный сын был, а я ему сына так и не родила, - Мэри чуть слышно вздохнула.

- Хотели же, как Энни четыре годика было, а потом сюда уехали. Может, и хорошо, что так, а

то с двумя детьми на руках еще сложнее было бы. А королева указом особым и поместье, и

титул за Энни оставила, за кого бы я замуж потом ни вышла, земли девочке достанутся. Да

мне бы ее вырастить, не до замужества тут, - Мэри опять вздохнула и Ксения осторожно

спросила: «Случилось что, Марья Петровна?».

- Мужа своего покойного вспомнила, Ксения Борисовна, - тихо ответила женщина и,

повернувшись, сказала: «Схожу к этой юродивой, помолюсь у нее в келье за упокой души

его».

Ксения проводила Мэри глазами, и, взглянув на пяльцы, горько сказала: «У нее хоть муж

был. А я что, - губы девушки презрительно усмехнулись, - я теперь до конца жизни порченая

буду, еще и не захочет он меня!»