-Когда-нибудь, - он вспомнил низкие, песчаные берега Мурано, и серый, мягкий свет зимнего
утра, - я напишу это все.
Федор посмотрел на ее белые, покрытые нежным румянцем щеки, и, вдохнув запах трав,
сказал: «Ксения Борисовна...»
-Мне ничего не надо, - услышал он высокий, отчаянный голос.
-Помните, Федор Петрович, я вам на Шексне сказала еще, как вы вернулись – мне ничего не
надо. Мне бы только знать, что вы живы, что хорошо все у вас, и все,- она помотала головой,
и добавила, закрыв темные, прозрачные глаза: «И за это я Господа хвалить буду, сколь
жива».
-Иди сюда, - вдруг сказал он, отложив тетрадь, потянув ее за руку.
Федор усадил ее перед собой и, обнимая, вдыхая запах трав, что шел от распущенных
волос, сказал:
-Ежели Господь мне жену мою вернет, Ксения, так мы будем с ней и далее жить, все же
венчаны мы, перед Богом и людьми. А если не будет на то его воли, - он вздохнул, и
осторожно прикоснулся губами к белой шее, - то через три года мы с тобой повенчаемся. К
тому времени все тут успокоится, у царя дети родятся, возьму тебя, сына моего младшего, и
уедем. Старший-то тут останется, - Федор улыбнулся, и добавил: «Вот так».
Девушка взяла его руку, и нежно приложив ее к щеке, сказала: «Как вы решите, так и будет,
Федор Петрович. А я вас ждать стану, хоша сколько лет».
-Два года прошло, -подумал он, повернув ее к себе, спрятав ее в своих руках. «Господи,
прости меня, но я не могу, не могу больше терпеть». Она вся дрожала, и, вдруг, укрывшись
на его плече, шепнула: “Вы же не знаете, Федор Петрович, мне вам надо рассказать…»
-Не надо, - Федор нашел ее губы и поцеловал – долго, глубоко. Она, запрокинув голову,
застонала, - низко, едва слышно. «Не надо, Ксения, - повторил он, чувствуя, как отчаянно,
быстро бьется ее сердце.
-Не бывает такого счастья, -она потянулась вытереть свои влажные щеки рукавом рубашки,
и Федор сказал: «Дай я».
-Мирьям ведь тоже плакала, - вспомнил он, раздев ее, целуя маленькую, совсем девичью
грудь. «Плакала, и руки мне целовала. Господи, ну коли Лизу ты мне не вернешь, так хоть
эту оставь, не надо трона царского, власти не надо, просто не забирай ее у меня».
Она рыдала, обнимая его, шепча что-то, а потом, вытянувшись рядом, прижавшись головой к
его плечу, сказала: «Вот, Федор Петрович, теперь я и умереть могу».
-Ну что ты, - рассмеялся Федор, и, подхватив ее, усадил на себя. «Никто больше умирать не
будет, Ксения». Он поймал губами острый, маленький сосок, и твердо повторил: «Никто не
умрет». Ксения откинулась назад, и, он, услышав, как шуршат по ее стройной спине мягкие
волосы, чуть не добавил: «Лиза».
Уже, когда они подходили к монастырю, Федор, вырвав лист из тетради, сказал: «Возьми,
спрячь у себя где-нибудь. Я буду приезжать, как смогу, - он погладил укрытую темным
платком голову, - сама понимаешь, война идет».
-Я буду ждать, - просто сказала Ксения, - сколько надо, столько и буду, Федор Петрович. А
вы берегите себя, пожалуйста. Я за вас молиться буду, за вас, и за семью вашу. А
остальное, - Федор заметил, как она быстро вытерла глаза, - в руке Божьей.
Федор вспомнил пустую колыбель со сверкающей шапкой Мономаха, и синеватый трупик
младенца на виселице, что раскачивал сильный, пронзительный ветер.
-В руке Божьей, да, - вздохнул он. «Как решит Господь, так оно и будет, Ксения. Ну, беги,
девочка, вон, уже игумен тебя у ворот встречает. А я к сыну пойду, - он помахал рукой
мальчику, что стоял на монастырской стене.
Девушка посмотрела вслед его прямой, мощной спине, и услышала озабоченный,
старческий голос: «Как добрались-то, Ксения Борисовна?»
-Хорошо, святой отче, - тихо ответила она, подойдя под благословение, и погладила
длинными пальцами рисунок, что лежал у нее на груди – рядом с крестом, в том месте,
откуда, - вспомнила Ксения, - он поднял рыжую голову и , потянувшись к ее губам, шепнул:
«Обними меня, девочка, обними, пожалуйста».
-А потом, - Ксения шла по низкому, прохладному, белого камня коридору, -положил мою
голову себе на плечо, и сказал, смеясь: «Смотри, кукушка прилетела. Сейчас узнаем,
сколько мне жить осталось. Долго она куковала, долго, так, что и со счета мы сбились».
Она зашла в маленькую келью, и, оглядевшись, распахнув ставни, присев на широкий
подоконник, развернула рисунок. Высокая, тонкая, девушка стояла по щиколотку в воде,
собрав край падающего полотна, прикрывая тело. Волна черных, густых волос падала на
обнаженное плечо, и она смотрела на кого-то – нежно, робко, опустив темные, большие
глаза.
Ксения поцеловала бумагу, и, свернув ее, глядя на синее, яркое небо – стала ждать.
-Уже недалеко, государыня, - воевода Зборовский наклонился к окну возка, и, сверкнув
белыми зубами, рассмеялся. «Государь Димитрий Иоаннович с нетерпением ждет вас, в
отряде пана Сапеги. Там же и священник, так, что вы сможете, - продолжил поляк, еле
скрывая улыбку, - повторить свои обеты».
Марина Мнишек откинулась на спинку возка, и, ничего не ответив, посмотрела на протертый
бархат, которым были обиты стенки. «Государыня, - горько сказала она себе, - сундук
потрепанных платьев, - и более ничего у тебя не осталось. Обещали Псков, Новгород,