o 0a115616b968c99b

-Когда-нибудь, - он вспомнил низкие, песчаные берега Мурано, и серый, мягкий свет зимнего

утра, - я напишу это все.

Федор посмотрел на ее белые, покрытые нежным румянцем щеки, и, вдохнув запах трав,

сказал: «Ксения Борисовна...»

-Мне ничего не надо, - услышал он высокий, отчаянный голос.

-Помните, Федор Петрович, я вам на Шексне сказала еще, как вы вернулись – мне ничего не

надо. Мне бы только знать, что вы живы, что хорошо все у вас, и все,- она помотала головой,

и добавила, закрыв темные, прозрачные глаза: «И за это я Господа хвалить буду, сколь

жива».

-Иди сюда, - вдруг сказал он, отложив тетрадь, потянув ее за руку.

Федор усадил ее перед собой и, обнимая, вдыхая запах трав, что шел от распущенных

волос, сказал:

-Ежели Господь мне жену мою вернет, Ксения, так мы будем с ней и далее жить, все же

венчаны мы, перед Богом и людьми. А если не будет на то его воли, - он вздохнул, и

осторожно прикоснулся губами к белой шее, - то через три года мы с тобой повенчаемся. К

тому времени все тут успокоится, у царя дети родятся, возьму тебя, сына моего младшего, и

уедем. Старший-то тут останется, - Федор улыбнулся, и добавил: «Вот так».

Девушка взяла его руку, и нежно приложив ее к щеке, сказала: «Как вы решите, так и будет,

Федор Петрович. А я вас ждать стану, хоша сколько лет».

-Два года прошло, -подумал он, повернув ее к себе, спрятав ее в своих руках. «Господи,

прости меня, но я не могу, не могу больше терпеть». Она вся дрожала, и, вдруг, укрывшись

на его плече, шепнула: “Вы же не знаете, Федор Петрович, мне вам надо рассказать…»

-Не надо, - Федор нашел ее губы и поцеловал – долго, глубоко. Она, запрокинув голову,

застонала, - низко, едва слышно. «Не надо, Ксения, - повторил он, чувствуя, как отчаянно,

быстро бьется ее сердце.

-Не бывает такого счастья, -она потянулась вытереть свои влажные щеки рукавом рубашки,

и Федор сказал: «Дай я».

-Мирьям ведь тоже плакала, - вспомнил он, раздев ее, целуя маленькую, совсем девичью

грудь. «Плакала, и руки мне целовала. Господи, ну коли Лизу ты мне не вернешь, так хоть

эту оставь, не надо трона царского, власти не надо, просто не забирай ее у меня».

Она рыдала, обнимая его, шепча что-то, а потом, вытянувшись рядом, прижавшись головой к

его плечу, сказала: «Вот, Федор Петрович, теперь я и умереть могу».

-Ну что ты, - рассмеялся Федор, и, подхватив ее, усадил на себя. «Никто больше умирать не

будет, Ксения». Он поймал губами острый, маленький сосок, и твердо повторил: «Никто не

умрет». Ксения откинулась назад, и, он, услышав, как шуршат по ее стройной спине мягкие

волосы, чуть не добавил: «Лиза».

Уже, когда они подходили к монастырю, Федор, вырвав лист из тетради, сказал: «Возьми,

спрячь у себя где-нибудь. Я буду приезжать, как смогу, - он погладил укрытую темным

платком голову, - сама понимаешь, война идет».

-Я буду ждать, - просто сказала Ксения, - сколько надо, столько и буду, Федор Петрович. А

вы берегите себя, пожалуйста. Я за вас молиться буду, за вас, и за семью вашу. А

остальное, - Федор заметил, как она быстро вытерла глаза, - в руке Божьей.

Федор вспомнил пустую колыбель со сверкающей шапкой Мономаха, и синеватый трупик

младенца на виселице, что раскачивал сильный, пронзительный ветер.

-В руке Божьей, да, - вздохнул он. «Как решит Господь, так оно и будет, Ксения. Ну, беги,

девочка, вон, уже игумен тебя у ворот встречает. А я к сыну пойду, - он помахал рукой

мальчику, что стоял на монастырской стене.

Девушка посмотрела вслед его прямой, мощной спине, и услышала озабоченный,

старческий голос: «Как добрались-то, Ксения Борисовна?»

-Хорошо, святой отче, - тихо ответила она, подойдя под благословение, и погладила

длинными пальцами рисунок, что лежал у нее на груди – рядом с крестом, в том месте,

откуда, - вспомнила Ксения, - он поднял рыжую голову и , потянувшись к ее губам, шепнул:

«Обними меня, девочка, обними, пожалуйста».

-А потом, - Ксения шла по низкому, прохладному, белого камня коридору, -положил мою

голову себе на плечо, и сказал, смеясь: «Смотри, кукушка прилетела. Сейчас узнаем,

сколько мне жить осталось. Долго она куковала, долго, так, что и со счета мы сбились».

Она зашла в маленькую келью, и, оглядевшись, распахнув ставни, присев на широкий

подоконник, развернула рисунок. Высокая, тонкая, девушка стояла по щиколотку в воде,

собрав край падающего полотна, прикрывая тело. Волна черных, густых волос падала на

обнаженное плечо, и она смотрела на кого-то – нежно, робко, опустив темные, большие

глаза.

Ксения поцеловала бумагу, и, свернув ее, глядя на синее, яркое небо – стала ждать.

-Уже недалеко, государыня, - воевода Зборовский наклонился к окну возка, и, сверкнув

белыми зубами, рассмеялся. «Государь Димитрий Иоаннович с нетерпением ждет вас, в

отряде пана Сапеги. Там же и священник, так, что вы сможете, - продолжил поляк, еле

скрывая улыбку, - повторить свои обеты».

Марина Мнишек откинулась на спинку возка, и, ничего не ответив, посмотрела на протертый

бархат, которым были обиты стенки. «Государыня, - горько сказала она себе, - сундук

потрепанных платьев, - и более ничего у тебя не осталось. Обещали Псков, Новгород,