o 0a115616b968c99b

только тогда засыпал. Два года прошло, Господи, ну где же ты, матушка?».

-Ну, езжай, - сварливо велел Степан и усмехнулся, - может, хоша Сапегу разобьешь, за сие

тебе государь вторую саблю подарит, первая, за Болхов, с серебряной рукоятью была, а

вторая – уж непременно с золотой, ты другую не бери!

-Иди уже, - Петр наподдал ему пониже спины и повернул к лесам. «Тебе бы уздечку для

языка подарить, Степа, уж больно он у тебя длинный!»

-А мне сие нравится, - независимо ответил Степан, и, подозвав к себе рабочих, принялся

объяснять – как должно устроить веревки.

-Где батюшка-то? – уже идя к конюшням, обернувшись, крикнул Петя.

-В Успенском соборе, - ответил Степан, указывая на золотые главы. «Потом с отцом

игуменом в Троицкий собор пойдет».

Уже вскакивая в седло своего серого, в яблоках жеребца, Петя оглядел монастырскую стену

и пробормотал: «Ну, ничего, двенадцать башен тут у них, стены одной больше двух верст, -

даже если кто и начнет сюда лезть, так зубы себе и обломает!».

Тяжелые, кованые ворота открылись, и маленький отряд выехал в тихий, еще зеленый лес,

что подступал прямо к монастырским стенам.

В маленьком, богато изукрашенном приделе, устроенном еще царем Федором Иоанновичем,

было темно – только несколько свечей горело перед иконой Федора Стратилата.

-Ну, помоги ты мне, - тихо сказал Федор, глядя в темные глаза своего святого покровителя.

«Ты воин, и я, видишь, - мужчина усмехнулся, - тако же. Пришлось оным стать, ради земли

своей, ради семьи. Верни мне Лизу, Марью верни – ведь можешь же ты. Ведь сколько

времени уже прошло, Господи!»

Он уронил рыжую голову на руки, и вдруг вспомнил строки из письма матушки, давнего, что

привез ему Джон еще тем летом, что пропала Лиза.

-Дорогой мой сыночек! – прошептал он. «Если уж выбрал ты судьбу такую – помни, что род

наш всегда честно служил стране своей, не посрами имени нашего. Не думай о том, что

хорошо для тебя, Федор – сие удел временщиков, от которых и следа не останется, - думай

о том, что хорошо для народа и для земли русской. Я же посылаю тебе свое материнское

благословение, и буду молиться за вас – за тебя, за Лизу и за детей ваших».

Федор замолчал, и ему показалось, что откуда-то сзади, из темноты, повеяло жасмином.

Мягкая, маленькая рука легла ему на голову и ее голос тихо сказал: «Ну, поплачь, сыночек,

поплачь, милый мой. Никто же не видит, только я и Господь Бог, а мы никому не скажем, -

матушка чуть улыбнулась, не отнимая руки, и он, прижавшись к ней губами, - заплакал.

Игумен Троице-Сергиевой лавры, Иоасаф, ждал его на паперти. «Вот что, святый отче, -

твердо сказал Федор, - Сапега, может, и не явится сюда, а стены вам все равно укрепить

надо. Я опосля завтрашнего дня уеду, мне в Нижний Новгород надо и далее, по делам, - но

до этого мы вам тут все сделаем, как должно».

-У вас глаза красные, Федор Петрович, - озабоченно сказал монах.

-Который день у вас сижу, - ворчливо отозвался Федор, - от свечного угара у кого хочешь,

покраснеют. Я смотрю, гробницу Бориса Федоровича, и семьи его хорошо обустроили, - они

спустились во двор, и пошли к Троицкому собору.

-А как же, - всплеснул руками игумен, - как положено. Инокиня Ольга, ну Ксения Борисовна,

сопроводила их останки из Москвы и удалилась в Подсосенскую женскую обитель, в пяти

верстах от нас, Борис Федорович там ктитором был. Государь в своем письме велит инокиню

Ольгу сюда привезти, тут безопасней, а я и не знаю, Федор Петрович, с этими поляками в

округе – монахи-то боятся за стены выходить.

-Это я сделаю, не беспокойтесь, святый отче, - отмахнулся Федор. «Сына-то можно позвать,

Степу моего, не каждый день такое увидишь?»

-Божий дар у отрока – то, - нежно улыбнулся Иоасаф, - такую мне келейную икону

Богоматери написал, что смотришь – и слезы сами катятся.

-Конечно, - тяжело вздохнул Федор про себя, - Степа-то мать свою на той иконе рисовал.

Он помахал рукой сыну – веревочный блок работал проворно, без единой заминки, и

крикнул: «Степа, иди к нам!»

-Не нашли вы свою жену-то с дочкой, Федор Петрович? – осторожно спросил игумен, глядя

на невысокого, легкого мальчика, что, бежал к ним, минуя лужи на монастырском дворе.

«Господи, какое горе со временем этим, сколько людей погибло, пропало, - Иоасаф подергал

седую, редкую бороду.

-Не нашел, - помолчав, ответил Воронцов-Вельяминов.

-Ежели супруг али супруг пять лет безвестно отсутствует, - тихо проговорил Иоасаф, - дак

святая церковь разрешает второбрачие. Все же мать детям нужна, Федор Петрович, да и вы

человек еще нестарый.

-Спасибо, - так же тихо ответил Федор, и, наклонившись, обняв сына, весело сказал: «Ну,

Степан, сейчас увидишь чудо, коему равных в мире – немного».

Она висела справа от царских врат, в нижнем ряду иконостаса, и Иоасаф, перекрестившись,

сняв икону – положил ее на особо принесенный, покрытый бархатной скатертью стол.

-Оклад царь Иоанн Васильевич покойный подарил, - заметил игумен, осторожно начиная

снимать играющее, самоцветами золото. «Тут же крестили его, в нашей обители, государя

Иоанна»

-Батюшка, - прошептал Степан, - батюшка, это она? Господи, я и не думал, что она такая…