Ночь предопределений

Правильные ребята,— подумал Феликс, слушая Бека. Правильные... Ну, это понятно, почему они такие. А Статистик?.. Он их в два раза старше,— он почему?.. А Наташа?— подумал он вдруг,— Почему она?..— И за нею проступили, закружились еще какие-то лица, такие знакомые и вроде бы разные, ни в чем не напоминающие друг друга, но в то же время в чем-то подобные, соединившиеся в этот миг для него в человеке, сидящем сейчас в продавленном кресле с вонючей кубинской сигаретой в бурых от дыма пальцах, в дальнем, самом дальнем отсюда — по коридору и налево — номере...

— Потом...— сказал он (голос у него почему-то сел и сделался хриплым).— Мы еще поговорим об этом...

В коридоре было по-прежнему темно, но он, казалось, уже свыкся с этой темнотой и шел быстро, не боясь споткнуться. Он спешил, словно мог опоздать, что-то пропустить...

Статистик сидел в своем кресле, в той же прямой, напряженной позе, в которой Феликс, выходя, его оставил, и остальные были здесь, то есть, помимо Сергея и Айгуль, рядом с Темировым, колено в колено, сидел на кровати Жаик, и около — Карцев, и напротив, тоже на кровати, глубоко прогнувшейся под ним, отвалился на подложенную сзади подушку Гронский. У двери, лопатками в косяк, вытянулся Спиридонов.

Заостренный, налитый по краям зловещей краснотой язычок пламени пятнами выхватывал из сумрака обращенные к Темирову лица, выпуклости лбов, горящие в глубине подбровий глаза... Тайная вечеря, усмехнулся про себя Феликс. Он остановился у двери, как и Спиридонов, опираясь спиной о косяк. Никто не обратил внимания на его приход. Тайная вечеря, и свет золотистый, с коричневатым отливом, как у поздних голландцев...

— «Сиди на пороге своего дома, и мимо тебя пронесут труп твоего врага»,— сказал Жаик, похлопывая Темирова по колену и улыбаясь.— У каждого своя голова на плечах, поступай, как знаешь, но это тебе мой совет...

— Как, как?..— переспросил Карцев.—«Сиди на пороге...»

— Это у нас, у казахов так говорят,— сказал Жаик.—«Залымнан кус — сабыр сакта, тарыкпа, зауалын кут — зэбир бастар табытка!...»— Он все похлопывал, поглаживал Темирова по колену, и с лица у него не сходила дружелюбная улыбка. — У тебя мать-старуха, у тебя дети... Седина в волосах... Правда, не как у меня,— Жаик, посмеиваясь, провел рукой по своей круглой, похожей на шар голове, покрытой редкими сивыми волосками,— но тоже, тоже... И главное — не мальчики мы оба с тобой, успокоиться пора, угомониться — сколько можно?... Найди себе хозяйку хорошую, чтоб за тобой, за матерью, за младшими твоими смотрела — и живи, как все люди живут. А это...— Он кивнул на сложенные пирамидой посреди стола папки.— Я тебе опять повторю: «сиди на пороге своего дома...»— Вторую половину фразы он закончил по-казахски:—«Зауалын кут — зэбир бастар табытка!..»

— Он тысячу раз прав — Жаке-ага!— подхватил Карцев с несвойственной ему импульсивностью.— Тысячу раз!.. (Ну вот, стукнуло у Феликса сердце, начинается... И так ему стало тоскливо, зябко...) И потом...— теперь уже Карцев радостно, чуть ли не благодарно потрепал Жаика по спине,— и потом — где они, те самые люди, про которых нам тут говорили?..— Он поочередно посмотрел на Темирова и Айгудь. (Это Айгуль, это она, подумалось Феликсу.— Темиров бы... Он, вероятно, и не дошел... Не снизошел до того, чтобы о чем-то таком говорить... Именно — не снизошел,— повторил он, внезапно озлобляясь. Он мельком скользнул взглядом по хмурому лицу Темирова, оно показалось ему надменным, высокомерным...)

— Где они были?.. Кто из них пальцем хоть шевельнул, когда вам пришлось туго?..

Темиров повел рукой, как бы останавливая Карцева, но тот не дал ему произнести ни слова:

— Это он,— Карцев указал на Сергея,— он вам помог! И не просто помог — под удар самого себя поставил! Ему и по шее могли накостылять, если что не так, верно? И еще накостыляют, не ровен час! Правильно я говорю, Сергей?

— Как пить дать!..— вздохнул Сергей, обреченно потирая затылок.— Накостыляют!..

— То-то!— сказал Карцев.— Люди!.. Где они?.. (Где они?..— отдалось, как эхо, в голове у Феликса,— где они?..)

— Я понимаю, все понимаю,— эти чабаны, например... Целый год в степи, где-нибудь на дальних отгонах, и зимой — гололеды, бураны; и на сто, на двести километров — ни живой души, а по ночам — то ли ветер воет за окном, то ли волки... Ведь это — бр-р-р!..— Он передернул плечами. В короткой паузе послышался тонкий, хватающий за душу посвист ветра.— Слышите?..— усмехнулся Карцев.— Что называется, легок на помине... Так вот, эти люди... Честнейшие, чистейшие, святые люди...

— Святые!..— повторил Жаик.— Правильно, правильно — святые люди!..— и закивал головой.