Ночь предопределений

— Я мужик,— Карцев вытянул перед собой руки, вверх ладонями.— Я знаю, что это значит — выходить каждого ягненка, уберечь каждую овцу...— Руки у него были небольшие, аккуратной формы, привыкшие к ватману, карандашу...— И когда за спиной этих чистейших, святых людей заваривают грязные дела, и кто-то, пользуясь, так сказать, плодами их труда, пытается набить свой карман... Я понимаю!— сказал Карцев, — Понимаю вас, Казеке! Как тут утерпеть, выдержать?..

— Но где они были,— он впился глазами в Темирова, и голос его, до того рокотавший на низах, утончился и зазвенел,— где они были, эти люди, когда вас мешали с грязью?.. Перетрухали — все до одного?..

— Не так! — с досадой воскликнула Айгуль, бросив на стол карандаш, которым что-то до того чертила на листе бумаги.— Не так вы все понимаете!..

— Но факт остается фактом! — прервал ее Карцев.— Да, фактом! И ради них...— Он вскочил, сделал два или три шага, уткнулся в шкаф и вернулся на прежнее место,— Ради них, говорите вы... Убейте — не понимаю!

— А я все объясню,— сказал Жаик.— Хорошие люди, честные, слов нет... Но — люди, люди...— Он сокрушенно вздохнул — Им тоже ведь кое-что достается — награды, поощрения, анау-мынау... А что и откуда — они в этом не разбираются, люди простые... И тут — Казеке, и за ним — слух: премий, наград хочет лишить...

— Ясное дело,— сказал он, барабаня пальцами по пустому подлокотнику кресла, в котором сидел Темиров.— Приносят тебе ведомость и тут же карандашик в руку вкладывают, на — распишись, вот в этом месте...— Для живописности он покрутил пальцем по ладони, словно играя в «кашку варила»,— И вот здесь... Кто откажется?

— Вся задача в том, чтобы соединить государственный и личный интересы,— наставительно произнес Сергей, глядя на Темирова.— И об этом думают, у-у-умные головы думают... Простите меня, Казеке,— поумней наших... И тут всякая партизанщина... От нее иной раз больше вреда, чем пользы...— Он нервничал, это заметно было по тому, как бегал, ища поддержки, его взгляд, хотя голос звучал подчеркнуто солидно, весомо.

Государственный интерес... Премии... Как будто сам он этого не знает, думал Феликс. И не знает всего, что мы можем сказать... Потому он и не смотрит, и молчит с таким презрительным превосходством... И Айгуль...— Сидя у стола, она сложила — уголок в уголок — бумажный лист и водила ногтем по сгибу вверх-вниз, вверх-вниз. Лицо ее было наклонено так низко, что Феликс, продолжая стоять, видел только черные, блестевшие на свету волосы. Паненка Айгуль, подумал он, глядя на ее палец с темно-красным, скользящим по бумаге ноготком; ему вспомнилось раннее утро, Кургантас и то, как вслед за книксеном он поймал ее руку, прижал к губам...

Наверное, она ощутила на себе его взгляд и, приподняв голову, отвела рукой, откинула назад густую прядь. Феликс увидел ее глаза, губы, усмешку на них — горькую, разящую...

— Вы правы, Казеке!..— Он не заметил, как все повернулись к нему, перед ним был только статистик, его сумрачное, каменно-неподвижное лицо.

— Вы правы!.. И хозяйственные проблемы, планы, премии — все это еще ничего не решает... То есть — решает, конечно, и многое решает, но главное, в чем Казеке прав,— он обращался ко всем, и ко всем даже больше, чем к Темирову, но смотрел только на него,— главное — это человек, его достоинство, главное — суметь, даже когда это тебе не выгодно — впрочем, именно, именно тогда, когда не выгодно, когда это к явной невыгоде твоей — остаться человеком! Вот в чем Казеке прав — и с чем, кстати, никто из нас не спорит!..

Он ощутил вокруг некоторую ошеломленность и вслед за нею — негромкий и как бы вынужденный шумок одобрения.

— Браво!— сказал Спиридонов, прежде молчавший.— Брависсимо!..

Феликс вонзил пальцы ему в плечо.

— С этим никто из нас и не спорит, Казеке!.. Напротив! Совершенно напротив!.. Дело в другом, Казеке: какой в этом смысл?..— Он зажегся. Он уже не чувствовал себя лицемером, только лицемером.

— Ведь не думаете же вы, что от инспектора отдела статистики при райисполкоме (он с нарочитой, жестокой тщательностью выговорил этот длинный титул) так уж много зависит? Что от того, как будут заполнены ваши бланки (он опять-таки намеренно, даже с удивившей его самого жестокостью, вместо «ведомости» или «отчеты» употребил небрежное «бланки»), зависит, так сказать, благоденствие всего района?..- Он заметил, что Темиров, наклонясь, о чем-то тихо спросил Жаика, и тот помедлил, потер мочку уха, прежде чем ответить...

«Благоденствие»,— мелькнуло у Феликса,— есть ли оно, это слово, на казахском?.. Впрочем, пояснять, останавливаться он не стал. — И что уцелей в этом качестве вы и дальше, поголовье овец в районе будет стремительно увеличиваться, воровство исчезнет, приписки прекратятся?.. Или — что если, как удачно выразился Сергей... если вы на всем скаку смените седло, то район из-за этого будет ввергнут в катастрофу?.. Ведь не так вы наивны, чтобы так думать! Тогда — зачем? Можете вы ответить?.. Какой смысл в этой вашей борьбе, упорстве, беспрерывных жертвах?.. Ради кого? Чего?

Темиров молчал.