Нобелевский лауреат

— Он будет вести себя прилично, потому что у моей матери, которой вообще по фигу, есть я или нет, случился инсульт. А совсем не потому, что вот уже столько лет я стараюсь делать свою работу хорошо. Но это не имеет никакого значения, не так ли?

— Ты придаешь ему слишком большое значение.

— Но ведь он — мой начальник, если ты не в курсе.

— Вот именно.

Ванда попыталась себе еще налить, тайно надеясь, что Крыстанов ее остановит, но он этого не сделал.

— Завтра я поеду на похороны Войнова. Могу вообще не прийти на оперативку, но на похороны я пойду во что бы то ни стало.

— Ты пойдешь и на похороны, и на оперативку. Если хочешь, я поеду с тобой в Перник.

— В Пернике ты мне не нужен. Не маленькая — сама справлюсь. Но если хочешь, сделай одолжение, завтра утром скажи ему, что я в больнице. Если смогу, приду, а если не смогу, что, вероятней всего, так и будет, скажи ему, что я пошла в больницу. Впрочем, вполне возможно, что я действительно туда пойду.

Крыстанов закурил, молча глядя куда-то в темноту поверх ее головы. Игуану уже не было видно, но так было лучше. Им не нужен был свет.

Ванда вдруг вспомнила о вывернутых лампочках в квартире матери.

Сейчас там царил мрак.

— Если хочешь мне помочь, возьми на себя хотя бы часть книг. Или все. Я вообще не уверена, что в ближайшее время у меня будут возможность и силы их прочесть. А идея ознакомиться с ними неплохая.

— Как скажешь.

— Если хочешь, конечно.

— Неужели они настолько тупые?

— Не настолько. Там есть вещи, которых я совсем не понимаю, а они могут оказаться важными. Но главное, они не столько связаны с самими книгами, сколько с той взаимозависимостью, которая существует между книгами и автором. Ведь все говорят, что… Впрочем, это неважно… Ох, думаю, что меня уже развезло…

Черными от асфальта копытами ночь уже топтала улицы города, двор внизу, затемненные комнаты, больницу, всевидящие окна престарелой соседки с первого этажа, но больше всего — саму Ванду, в голове которой кровь пульсировала так, словно кто-то бил в барабан, заглушая все вокруг.

— Уже поздно. Твоя жена, наверное, беспокоится, где ты?

— Она знает, где я.

— Неужели не ревнует?

— Нет. А зачем? Разве это обязательно?

— Ясно-о-о, — протянула Ванда. — Значит, я настолько уже ни на что не гожусь, что твоя жена даже не находит причин ревновать тебя ко мне. Или, может быть, ты сказал ей, что работаешь с мужчиной? Ты это ей сказал?

— Да, тебя и вправду развезло. Может, ты уже заткнешь бутылку пробкой и ляжешь спать?

— Позволь мне самой решать, когда и с кем мне ложиться в постель.

— Чего ты все время задираешься? Я ведь только пытаюсь тебе помочь.

— Да, я знаю, ты хороший друг. Наверное, поэтому меня так и тянет вызвать тебя на скандал. Потому что ты настолько хороший, что порой тошнит.

— Хочешь, чтобы я ушел?

— Да, пожалуй, иди уже.

— Если хочешь, могу и остаться.

Ванда посмотрела на него так, словно не поняла, что такое он ей только что сказал. Потом рассмеялась в темноте каким-то гнусным, хриплым смехом, который вообще не был ей присущ.

— Ну-ка, зажги лампу.

Крыстанов послушно встал, но замешкался, так как не знал, где находится выключатель.

— Посмотри на меня.

Он посмотрел ей в глаза.

— А теперь, если не боишься, повтори последнюю фразу.

— Я могу остаться, если хочешь, — твердо произнес Крыстанов. — Если ты считаешь, что это тебе поможет и ты перестанешь себя жалеть. Я знаю, что тебе нелегко, но дела сейчас настолько плохи, что, право, не стоит пытаться сделать их еще хуже.

— Только это?

— Да, только это.

— Тогда иди.

Ванда осмотрелась вокруг, чтобы найти бутылку, но увидела ее в руке у Крыстанова.

— Иди уже, иди. Я тебя не гоню, просто мне хочется остаться одной.

Голос ее дрожал.

— Ладно. Я ухожу. Но ты должна мне пообещать, что не станешь киснуть. Во всяком случае, сегодня ночью.

— Обещаю. А ты пообещай, что поможешь упаковать мои вещички, когда наступит момент моего возвращения туда.

— Договорились.

Ванда встала с дивана, чтобы проводить его, и покачнулась. Но голова, как ни странно, была ясной.

Книги Асена Войнова лежали там же, где она их оставила, за исключением «Света», брошенного у кровати. Ей было трудно дотянуться до нее, поэтому она дала Крыстанову все остальные книги.

Не брать же их к матери.

— Подожди, — вдруг сказала Ванда.

Крыстанов только взялся за ручку двери, но еще не успел нажать.

— Черт побери, какая же я дура! Как я могла!

— А сейчас что случилось?

— Чемодан Гертельсмана! Он у меня в багажнике, и я уже целую неделю вожу его туда-сюда! И только сейчас, когда я сказала «упаковать вещички», о нем вспомнила.

— Ты меня, конечно, извини, но ты и вправду дура.

Ванда вообще не обратила внимания на его слова. Она разом протрезвела.

— Прошу тебя, только не говори шефу. Если он узнает, сотрет в порошок!

— Спокойно, не скажу. Придется выдумать какую-то более-менее правдоподобную историю.

— При таком положении я и в самом деле завтра утром не приду. Но ты сейчас возьми чемодан, а завтра после оперативки сдай его в лабораторию. Может, у нас есть шанс найти еще материал для пробы на ДНК.