Нобелевский лауреат

Нужно прийти сюда в субботу и воскресенье и хорошенько прибрать в квартире. Сделать это нужно побыстрее, чтобы квартира была готова к выписке матери.

Наверное, ей придется снова вернуться в свою комнату.

И жить здесь. Снова.

Ванда вымыла посуду, вытерла ее полотенцем и убрала в шкаф.

Потом открыла окно и закурила.

Стоял чудесный майский день, пели птицы, и воздух в этом, в общем-то неуютном, городе был наполнен каким-то бессмысленным восторгом.

«Сегодня дают зарплату», — вдруг вспомнила Ванда.

В желудке ощущался дискомфорт, наверное, из-за поглощенной еды, но совесть молчала.

Может быть, из-за того, что в этот момент Ванда никак не могла решить, кого она ненавидит больше: мать или себя.

17

Вечер бесшумно ступает

черными от асфальта

копытами.

Как бы ни старался Крыстанов сохранять деловой тон, голова его то и дело с любопытством поворачивалась в сторону террариума, где Генри с удовольствием доедал остатки ужина.

За окном начало смеркаться, и табачный туман, который они напустили в маленькой гостиной, постепенно стал мягко отсвечивать серебристым светом.

Явор принес с собой бутылку виски и тут же водрузил ее на низенький журнальный столик. Ванде он протянул пять тюльпанов нежно-розового цвета, которые как-то неестественно смотрелись в этой комнате. Во всяком случае, для Ванды.

«Господи, — подумала она, — надо же: цветы!»

— Прямо не верится, что он так вырос! — удивленно сказал Явор. — И сколько еще он будет расти?

— Не знаю. Может быть, не так много. Хочешь, я тебе его отдам?

— Зачем он мне нужен?

— Твоему ребенку.

Явор засмеялся.

— Ты это серьезно? Да жена в обморок упадет, когда его увидит!

— Не знаю, что я буду с ним делать, — вздохнула Ванда. — Смогу ли вообще его здесь держать.

— Не думай сейчас об этом.

— А о чем мне думать? О чем-то хорошем? О’кей, назови мне в нашей работе что-то приятное, и я стану думать только о нем, обещаю.

— Ну, хотя бы о том, что положение твоей матери не ухудшилось.

Ванда бросила на него взгляд, который вместо ироничного получился каким-то жалким.

Она позвонила в больницу, как ей и посоветовали — до шести часов вечера. Ей сообщили, что состояние ее матери остается стабильным, и оно не изменилось с утра, когда Ванда виделась с врачом. Но эту новость она как-то не воспринимала как хорошую.

Только чудо в данной ситуации можно было бы назвать хорошей новостью.

Например, если бы кто-то мог вернуть время назад.

Или помог бы ей очнуться от этого кошмара.

— Из лаборатории подтвердили первоначальные результаты, — промолвил Крыстанов, вновь украдкой взглянув на Генри. Тот покончил с ужином и, пристроившись на ветке, внимательно прислушивался к их разговору.

— И?

— Обнаруженное пятнышко крови, действительно, не относится к Войнову. Единственный способ установить, кому оно принадлежит, это сделать ДНК-анализ. Только проба, взятая единственно с этого пятнышка, недостаточна. Даже если это кровь Гертельсмана, тех данных, которыми мы располагаем, недостаточно для веских доказательств.

— Ты шефу об этом сказал?

— Да.

— А он?

— Ничего. Сказал, что поговорим об этом завтра.

— Ясно. Значит, продолжает считать, что если будет шпынять нас каждый день, то мы наконец возьмемся за ум и что-то обнаружим.

Ванда хотела налить Крыстанову еще виски, но тот отказался. Поэтому она налила в свой стакан двойную порцию, отпила большой глоток и задержала виски во рту. Потом проглотила, однако тепло, разлившееся по телу, уже не приносило удовлетворения. Наоборот, она чувствовала, как напряжение начинает спадать и в любой момент она может разрыдаться. Нужно держать себя в руках. Может, не надо больше пить, но, с другой стороны, Ванда не видела причин останавливаться. В любом случае, ей не избежать слез. А увидит ли их Крыстанов, не имеет значения.

Она засмотрелась на тюльпаны.

Вот их с полным основанием можно назвать чудом. Ей так давно никто не дарил цветы, что она вообще потеряла всякую надежду на то, что это когда-нибудь снова случится. Да, конечно, цветы ей принес коллега, но это нисколько не умаляло самого факта, что Ванда получила цветы от мужчины. Разумеется, он подарил ей цветы из чувства сострадания, а большего она не могла ожидать. Да и какое это имеет значение!

Алкоголь медленно обволакивал ее сознание, и в мягкой, прозрачной пелене оно было настолько хрупким, что любое соприкосновение с реальностью в этот нежный и, вместе с тем, исполненный жестокости майский вечер могло легко нарушить его. Впрочем, Ванда ощущала это всеми фибрами своей души, оно уже было безвозвратно нарушено. Более того, она была в этом убеждена.

— Не хочу видеть завтра нашего кретина, — заявила она, почти плача.

— Не получится. Да ты не беспокойся, все-таки, он не такой урод, каким ты его себе представляешь. Я ему сказал, что случилось с твоей матерью, так что, вот увидишь, он будет вести себя вполне прилично.