Нирвана

— Пойдут в госбюджет. Тысяч на двести потянут. Уверен, Жигарев мысленно волосы на себе рвет, для него это крупная потеря, ведь он, в сущности, мелкая пташка и к серьезным делам не имеет отношения. Между прочим, он и в утро убийства шлялся по рынку в поисках нужного товара. Можно, конечно, выделить все это в отдельное производство, перетрясти базар, может быть, в конечном итоге, выяснить, у кого Жигарев скупал микросхемы — там всяк донесет друг на друга, только не для протокола. Ну, поднажмем, кто-то даст и в суде показания, и что? Если на каждом углу спекулируют водкой и сигаретами, почему нельзя торговать и радиодеталями? Ведь не все же, в самом деле, добывают из микросхем золото, случаются и радиолюбители. Да и, честно говоря, золото для нас металл второстепенный. Нам бы что-нибудь попроще, не столь благородное.

— Теличко имеете в виду? Черт, что за дом — за кого ни схватись, все какие-то концы лезут. Хорошо, хоть Скалдина не было на месте. Польша есть Польша.

— Ты, видать, и доблестного майора в подозреваемые записать примериваешься? Нет, все-таки нагрузки у тебя маловато, — Строкач поостыл и, казалось, склонен пошутить.

— Майор, конечно, чист. Жигарев пока у нас, а на Теличко, по-моему, мы вообще напрасно время тратим. Пьет целыми днями взаперти.

— Но ведь вдрызг не напивается, не хулиганит — уже хорошо. Опять же и присмотрен. Не спеши. Есть у меня один канал, попробуем через него разобраться.

— Давно-таки не виделись, Павел. Ну как там Фемида, не балует, небось, своих служивых? — молодцеватый седой подполковник чувствовал себя совершенно раскованно в холостяцкой квартире Строкача. — Ты, однако, как погляжу, не бедствуешь. Торгаши сами таскают или приходится объезжать базы? Ага, физиономия кислая, значит на дом не несут. Сам виноват распустил сволочей, дал потачку.

Строкач, усмехаясь под нос, неспешно ворожил, накрывая стол, перемещаясь с салатами и соленьями из кухни в гостиную. Его кулинарные дарования были в новинку только для тех, кто редко с ним сталкивался как, например, подполковник Лютый, которого Строкач неожиданно разыскал и затащил к себе.

Столкнуться им пришлось пять лет назад в ситуации для Лютого критической и едва не закончившейся для подполковника сроком. Любовь к казенному имуществу в душе подполковника (тогда еще майора) пламенела с особенной силой.

Линейной милицией была задержана команда «корабейников», направлявшихся в Китай, в их багаже оказались вороха новенького армейского обмундирования — шинели, ушанки, кожаные ремни и прочее. Разведенные по разным комнатам, «коробейники» взахлеб торопились дать показания, чтобы поспеть раньше других и все-таки отправиться по своей турпутевке, а не в обратном направлении. От них потянулась ниточка к армейским складам, и в частности, к майору Лютому.

Дохлое это дело о расхищении армейского имущества Строкач дожимать не стал, как говорится, спустил на тормозах. Выпотрошив Лютого на допросе, как он один это умел, Строкач убедился в безнадежности дальнейшего расследования, которое обречено было неминуемо увязнуть в трясине армейской неразберихи. Дела накатывали одно за другим, и волей-неволей Лютого пришлось оставить в покое.

Как ни странно, и по прошествии пяти лет подполковник помнил, кому обязан свободой и погонами, а впрочем, мог полагать, что и материальчик кое-какой в отношении его сохранился. Самое главное во всем этом было то, что Лютый был начальником Скалдина, ведал командировками, и в его власти было отрядить офицера или в аул под Джезказганом, пусть и со всем известным наименованием Байконур, или за границу, где размещались российские воинские части. И, как водится, все упиралось в маленький презент и сообразительность командированного.

— А чего б ему не кататься? Бензина пока хватает, да и польза кое-какая есть. Кто бы его впустую посылал? — Лютый как бы слегка оправдывался. — Езда нормальная: «КамАЗ», спи — не хочу. Я сам на «газоне» пол-России исколесил…

Подполковник зевнул, перевел взгляд на початую бутылку водки — уже вторую, — потянулся было к ней, но спохватился, покосившись на Строкача. Удержал себя. Строкачу это не понравилось — он сам налил до краев, опрокинул первым, выпил и Лютый, и разговор несколько оживился, умело подправляемый в нужное русло. Выпили еще, и подполковник как-то разом захмелел, лицо его побагровело, залоснилось, отмякло.

— Скалдин не парень — золото. И дело знает, и сам рюмку выпьет, и друга не забудет. Вот ты, Павел Михайлович… Ведь неспроста же, все-таки, вы им интересуетесь в угрозыске. Я тебя знаю — ты пустышку тянуть не станешь. Но зачем он тебе? Ну, работает мужик, суетится. Сегодня с колес завтра опять в командировку, в дороге бывает больше, чем дома. А Польша… — С багровой физиономии подполковника на Строкача смотрели трезвые и довольно проницательные глазки, смахивающие на медвежьи — с зеленцой в глубине.

Строкач встревожился.