Нирвана

— Помню я Засохина, как не помнить! Народу прошло через мои руки счету нет, а его помню. Это ведь они здесь срок по суду отбывают, а я бессрочный. Двадцать два года!.. Как при Сталине «четвертак», и все на общем режиме… А беспредел здесь творится похлеще, чем на строгом. Там по крайней мере какие-то свои законы соблюдают, и публика серьезная: попусту ни нож, ни слово в дело не пускают. А здесь — сплошь шантрапа. Срока «кошачьи» — год да три, вот они по-блатному и идут — с песней по жизни. Шизо да БУР — за награду. Конечно, многих мы обламываем, но до того они и пофорсить успевают. «Актив — за падло, отрицаловка — в авторитете».

— И вы так легко об этом говорите? Что-то не похожи вы на человека, который идет у блатных на поводу.

— Не похож, верно. Только не все от меня зависит. Мой контингент к оперу на вожжах не затащишь.

— Да… а места у вас здесь действительно тихие… Любопытно, а как Засохин смотрелся на фоне этих тихих мест?

— А никак. Существовал как бы параллельно. Педиками не пользовался. Парень молодой, но достаточно развитой. Он ведь школу окончил, так что и времени свободного у него было достаточно. Я надеюсь, вы не думаете, что мы тут их гоняем до изнурения. Ничего подобного. Режим, питание… Некоторые даже полнеют.

— А Засохин? — напомнил Строкач.

— Нет, вот он как раз не пополнел, да и вообще, я бы сказал, не изменился. Читал помногу, запоем. Я специально просматривал его библиотечную карточку. Там тебе и Достоевский, и Хомяков, Чаадаев и «Бхагавадгита», какие-то труды Рериха. Эти книги, кроме него, никто и в руки с полок не брал. Библиотекарь удивлялась: он, представляете, религией интересовался. Тогда это было под запретом, и я насторожился — сигнал все-таки, хотя и тогда считал, что пусть лучше молятся, чем предаются «суровой мужской любви». А потом думаю — черт с ним, пусть себе верует. И шпана здешняя — у них принято, они могут за любую странность «юбку надеть», — а вот отступились. Засохин поначалу некрепкий парень был, но здесь спортом занялся, мускулы накачал…

— А говорите — не изменился.

— Нет, конечно, окреп. Жилистый парень, мускулистый, но драк избегал. Хотя было, было… Один раз его просто спровоцировали, какой-то полублатной. Но Засохин был прав и не отступил, а потом конфликт сам собою угас. Я иной раз поражался — почему его не трогают. Думаю, все-таки его считали не совсем нормальным. Ясное дело — если человек на каждом углу треплется о духовной жизни и загробном мире, куда дальше?.. Я еще было подумал — смотри, Крымов, у тебя под носом секту создают, посулил ему «трюм», мозги остудить, он немного притих. Потом говорит — «взгляды сменил». А вот о преступлении своем никогда не заговаривал. Даже странно: «козырная» статья — тяжкие телесные со смертельным исходом. За такое уважают, с чего ему было таиться? Потом я решил, что он стыдится — как же так, проповедует одно, а сам человека угробил. Значит, все вранье? Таких тоже не любят, но это те, которые с понятием. А сейчас что, одна мелкая сволочь, ничего не смыслят: наколют на себя картинок что твоя Третьяковка, а и не знают, какая татуировка что означает. Кстати, Засохин и точки себе не дал наколоть. Странный парень, но что-то в нем было, жаль если опять с ним что-то вышло… А тогда, коли б не эта его религиозная дурь, точно выставил бы его отсюда условно-досрочно.

Октябрина Владленовна Скалдина смотрела на разор и столпотворение в своем доме вполне безучастно. Она сидела, расплывшись рыхлым киселем в старом кресле, разглядывая Строкача и понятых так, как если бы они были полупрозрачными фантомами ее собственного воображения.

Между тем понятые поначалу робко, а потом со все более явным недоумением переглядывались между собой. Ни их жадному любопытству, ни любопытству тех, кто пришел сюда по долгу службы, насытиться в этой квартире было нечем. Строкач, впрочем, на иное и не рассчитывал, полагая, что майор Скалдин действительно последовал примеру более дальновидных собратьев, и его «трудовые накопления» хранятся не в глиняном горшке в печной трубе, а на счету в банке одного из сопредельных государств. И уж наверняка номер счета не известен прямолинейной Октябрине Владленовне.

— Но как же это может быть?.. — охала и дивилась старуха. — Это наверняка ошибка, Степан ведь офицер! В армии — знаете, как?! Он приказ, видно, выполнял, а его и подставили… Вы кого угодно спросите — его все знают. Но какой позор!..

— Следствие продолжается, Октябрина Владленовна, и все еще в стадии выяснения. Так что горевать рано.

— Да, а Степан — в тюрьме! Люди-то… вовек не отмоешься!

— Пересуды — пустое. Если человек честный, он и через грязь чистым пройдет. Вот, кстати, врач наверху живет у вас — Хотынцев-Ланда…

Лицо Скалдиной на мгновение просветлело. Казалось, даже морщины разгладились на ее крупном, со старческим румянцем лице.