Ньирбатор (СИ)

— Пожалуйста, не сердись на меня, — мягко обратилась я к нему, браня себя за несдержанность. После безропотной сдержанности с Лордом очень тяжело общаться с другими на равных. — Есть ли что-нибудь ещё, о чем бы ты хотел мне сообщить?

Миклоса долго просить не пришлось. Пугающий взрослый блеск мерцал в его детских глазах, когда он говорил мне следующее:

— Им было тяжело наблюдать за тобой с тех пор, как созвездие поблекло, но теперь они уже и не желают.

— Не желают?.. Как это? — Я ощутила, как что-то внутри меня оборвалось.

— Они сказали... — начал Миклос, но вдруг замялся. Съёжившись под мой моим требовательным взглядом, он продолжил: — Сказали, что ты пошла против всего живого, и что это связано с чернокнижником. Я мало что смыслю в этом. Словом, кентавры отвернулись от тебя. Извини, что говорю тебе такое. Но ты э-э... ты не переживай, ладно?

Я кивнула, внутренне закипая.

Когда мой взгляд упал на поленья в камине, одно из них затрещало и пыхнуло жаром, наполнив комнату тяжелым запахом сосновой смолы. На пол посыпался каскад искp, которые шипели, соприкасаясь с холодным камнем.

Детская непосредственность Миклоса всегда действовала на меня успокаивающе, несмотря на то, что речи его почти всегда были пугающими. Но то, что я услышала в этот раз, убило меня наповал. Да уж, а я только-только решила, что никогда не буду злиться на говорящих шкап. Можно подумать, я просила за мной наблюдать. Можно подумать, я что-нибудь потеряю, если они не станут. Но зная, что я в такой опасности, они тем более должны были бы присматривать за мной... У меня на душе неприятно заскребло. Безмозглые животные, их всех надо притащить на луговину. А что за вздор они лепечут о женщинах! У меня было такое чувство, точно я проглотила горячий уголь, внутри всё горело. Вот бы вонзить в лошадиную шею кинжал, достать ещё трепещущее сердце... бросить его на каменный валун посреди луговины... А потом с умиротворением наблюдать, как падальщики бьются над останками. Я представила себе это так ярко, что мне на руке померещилась тёплая струйка крови.

Отец ненавидел кентавров. В силу своей работы он много путешествовал, и с кентаврами у него было несколько памятных инцидентов. Даже после перемирия они заграждали ему пути и всячески пакостили, например, намеренно поджигали терновники, когда наступала ожидаемая пора для тесания терновых палочек и насылали болезнетворные проклятия на деревья. В итоге у отца оказались два пленённых кентавра, которых он приволок домой, не зная, что с ними делать, ведь они были полудикие и угрожали ему. Отец понял, что отпускать их нельзя. В итоге они стали ему чем-то вроде упырей. Но он не применял волшебную палочку, считая кентавров недостойными её применения; он брал жердину потолще и хлестал их по чему попало. Эти существа злопамятны. Они жаждут своей Немезиды. Лучше б они подобру-поздорову покинули эти леса. А отцу всё же следовало поступить иначе: содрать шкуру с лошадей и вывесить в лесу как знамя. Тогда они бы усекли, что в Ньирбаторе никто не...

— ... некромант, правда? — робкий голосок Миклоса выдернул меня из грёз. Мальчик заулыбался совсем по-детски. — Может, попросишь его, чтобы очистил пещеру Иштвана от скверны? От поганого неуязвимого инфернала?

Я на секунду заколебалась, думая, что ответить.

Я не смогла ответить.

Комментарий к Глава Двадцать Третья. Кентавры *Иштван Эркень. Реквием

====== Глава Двадцать Четвертая. Пища Для Ума ======

Четверг, 14 февраля 1964 года