Никта

— Нет. Да какая разница? Мой рассказ не об этом. Я это все говорил к тому, чтобы ты поняла, что у меня о моей сестре всего три воспоминания — книга, музыка и похороны. Я осознаю, что должен был каждый день видеть, как она уходит в школу, потом возвращается, встречается с подругами или красится перед свиданиями, как спорит с матерью из-за запаха сигарет или слишком короткой юбки… Но я ничего этого не помню, хоть и знаю, что такого не могло не быть. В моей голове — пустота. Как книги, которые я вижу на полке, я вижу их черенки с надписями «Учеба Изабель», «Ухажеры Изабель», «Завтраки с Изабель», «Пятна крови, которые менструирующая Изабель оставила на ободке унитаза и не стерла» — но я не могу открыть эти книги, пролистать, чтобы вспомнить какие-то слова или мысли, и посмотреть картинки… Этот человек для меня — зеро. А я не ставлю на зеро.

Катрин даже не знала, что на это сказать. Она ожидала услышать, максимум, «Моя сестра однажды взяла на выходные соковыжималку, не возвращает уже два месяца, и я на нее зол». В конце концов, она не предполагала, что этот человек вообще способен на такие словесные обороты. Открытие ее порадовало.

— Братьев не было? — спросила она, ощущая себя психоаналитиком на приеме. Стефан отрицательно покачал головой. — А отец?

— Я его не знал. К чему вопрос?

— Пытаюсь понять, кто этот бледный мужик, что приходит по твою душу. Для этого было бы неплохо сначала понять тебя самого.

Стефан задумался. Его внимание привлекли черные подтеки под потолком, которые он поначалу и не заметил, поскольку те неплохо маскировались под рисунок обоев. Но, на другой стене, сверху донизу выкрашенной карминной краской, никакого рисунка не было и не должно было быть. Соседи топят, что ли?

Катрин украдкой посмотрела на часы, прикидывая, сколько еще времени надо убалтывать Стефана, пока не будет возможно удивиться тому, как уже поздно, и как страшно возвращаться домой по темноте… Нет, не надо подвозить, она не хочет его утруждать. Лучше положить ее здесь, на коврике… На этом ужасном аляпистом ковре с гигантскими кругами и овалами. Но она согласна и на такой, если ей дадут простынку, чтоб укрыться.

К сожалению, до «поздно и страшно» оставалось по меньшей мере еще несколько часов, так что она спросила у собеседника дату и время рождения. Она доверяла гороскопам ненамного больше, чем таро, но за время работы у Бонне научилась мало-мальски в них разбираться, а сейчас гороскоп мог послужить подспорьем для выуживания информации.

— А зачем тебе? — спросил Стефан уже после того, как с его языка шпионской находкой сорвались все числа.

— Посчитаю твою натальную карту… Вдруг что прояснит.

Не успел Стефан выразить свое мнение на этот счет, как девушка вбила его данные в смартфон и принялась расписывать каждую планету и каждый дом с обстоятельностью самой занудной математички. Как ни странно, Стефан на ее рассказ никак не реагировал, он лишь глазел под потолок, то и дело щурясь и наклоняя голову, будто пытаясь что-то рассмотреть.

— Вот квадратура Луны с Сатурном — это плохо, — сказала Катрин и умолкла, наконец поняв, что раз Стефану интереснее разглядывать обои, чем натальную карту на ее экранчике, пора придумывать другую тему для разговора.

— Чем плохо-то? — спросил он. Катрин неожиданно смутилась, не зная, рассказать Стефану настоящую трактовку или выдумать более мягкую, но все же предпочла первый вариант, как более драматичный. Выше шанс получить порцию новых откровений.

— В прошлом этот квадрат называли печатью Дьявола. Вечная депрессия. Счастья не будет никогда.

— Да?

Стефан безмятежно улыбнулся, но Катрин не дала себя обмануть.

— Ты страдаешь. Ты улыбаешься людям, но твоя душа кричит от горя, которое нельзя выразить. Тебе просто некому его рассказать, потому что для всех остальных оно покажется мелким и ничего не стоящим. У них же кредиты, измены и проигрыши любимой команды… В футбол или хоккей, это все так важно! А тут ты со своим страданием, которое и объяснить-то толком не получается. Но я тебя понимаю, я сама такая.

— И что, все, кто родился со мной в один день, так же страдают?

— Только те, кто оказался слабее судьбы, и чьи семена с самого начала упали неплодородную почву.

— Какую такую почву?

— Семья. Воспитание. Этот квадрат обычно показывает на то, что в детстве человека сильно третировали… Властная фигура. Чаще родственник, — продолжила Катрин, постепенно отключая астролога и включая психолога. Что-то ей подсказывало, что она залезла слишком глубоко, и нужно было ответить на первый вопрос Стефана по-другому: «Да так… Мелкие неудачи этот твой Сатурн. Все пройдет, главное хорошенько постараться».

Стефан не отвечал.

— Мать, да?

Неуловимое мимическое движение. Будто краткий тик.

— И что станется, если все оставить как есть… если быть слабее судьбы?

— Человек может сломаться. А может начать ломать других, в иллюзии, что это удерживает его на плаву… Будет выплескивать свою ненависть на тех, кто вымещал когда-то негатив на нем самом. Иногда даже на тех, кто похож на его старых обидчиков.