Никта

Та позволила ему «полечить» свой недуг. Максима хватило ровно на триста тиканий часов — Катрин было настолько скучно, что она считала, как они отмеряют секунду за секундой. Она и вправду воспринимала этот супружеский акт как некое оздоровительное действо, когда-то прочитав, что взрослой женщине совершенно необходимо им заниматься, иначе мастопатия, миома и жир на боках. Симпатия или неприязнь к партнеру в такие моменты для нее роли не играли. Глупо испытывать раздражение по отношению к градуснику. Или, например, ненавидеть трубку ФГДС.

— Когда-нибудь я уйду, и ты меня больше не увидишь, — неожиданно сказала Катрин, вдруг осознав, что стены подсобки приобрели обычный серовато-бежевый оттенок, а потолок снова белый. На экране ноутбука виднелись нормальные французские строки, а не иероглифы.

— Ты уже уходила. Прибежала на второй день. Кроме меня-то никому не нужна.

— Ты очень, очень глубоко ошибаешься.

Она стремительно оделась и нашла в контактах своего мобильника запись «Стефан Б статуи».

Гудок.

Гудок.

Гудок.

— Алло?

— Добрый день, это Катрин, — произнесла она, не утруждаясь выйти в другую комнату.

— Какая Катрин?.. А, понял. Мне сейчас не очень удобно говорить, вы можете перезвонить позже?

— Это срочно! Мы можем встретиться прямо сейчас?

— До завтра никак не потерпит?

«Нет, не смей откладывать, я не хочу оставаться с этим человеком!»

— Никак. У меня есть для вас кое-что важное.

— Ну… хорошо. Через час в «Тайм Тик», найдете адрес?

— Да, спасибо.

Катрин взяла куртку, сумку и пошла к выходу.

— Вот, чтобы с тобой согласились встретиться, тебе даже пришлось присочинить. «У меня для вас кое-что важное!», — передразнил Максим. Катрин не ответила.

Парижский вечер встретил ее необычайно солнечной погодой, хотя еще сегодня днем вокруг разливалась беспросветная хмурь. Катрин долго не могла отойти от рези в глазах, когда в них хлынул свет. На контрасте с последними днями, приправленными непогодой и кошмарами, город показался ей чуть ли не Дисней-Лэндом.

«Неужто исцелена?» — думала Катрин, озираясь по сторонам. Настороженная, она каждое мгновение ожидала, что безумства во главе с призраком-сестрой снова полезут изо всех щелей.

Покой и мирское веселье, как на картине Лео-Лео. Нет, нельзя расслабляться.

Нужно придумать предлог, которым она оправдает Стефану свою спешку, прежде чем спросит невзначай, нельзя ли остановиться у него на время. Она неприхотлива — может жить и на коврике под батареей, и среди ящиков на его складе. Этот склад даже уютней их с Максимом подсобки.

Кажется, ее побеги уже входят в привычку. Что же, лучше быть тем человеком, который трусливо смывается с поля боя, чем тем, который это поле боя учиняет.

Итак, можно рассказать Стефану о статуях. Или он и так знает о них? Они же общаются с Ониксом, а значит, Стефану может быть известно даже больше, чем ей… Хотя, он выглядел растерянно, когда понял, что Катрин видит одно из явлений.

К чему сомнения! Ничего лишнего ему неизвестно. Даже странно, что Оникс не пытался ему ничего объяснить, как ей. Интересно, где он сейчас? Давно о нем ничего не было слышно.

Катрин оглянулась в поисках призраков, у которых можно было спросить, как ей казалось, что угодно о происходящем с людьми на Земле. Нет, никак не понять, есть ли тут мертвецы. От них вовсе не веяло холодом, как это обычно описывали в страшилках. Во всяком случае, Катрин не чувствовала мороза при встрече со старым Жаном, пациенткой в больнице или патологоанатомом. Люди любят присочинять.

Двери вагона метро закрылись, и поезд тронулся. В подземке над Катрин довлело особое мистическое ощущение вневременья. На тех отрезках пути, что были наиболее длинными, она и вовсе уверялась, что они будут так ехать целую вечность, отрезанные от остального мира в тьмущей тьме, видневшейся за окнами вагона. Наваждение пропадало, только когда поезд открывал двери на станциях.

Потому она избегала спускаться в подземку, когда ей начали являться кошмары наяву: в замкнутом пространстве ее мог охватить бесконтрольный ужас. Там, наверху, хоть было, куда бежать — пусть даже поначалу она не могла убегать, прикованная к месту тяжелыми цепями страха.

Сегодня же, когда безумство отступило, она могла беспрепятственно спуститься вниз. Кстати, почему оно отступило? Может, Оникс убил Самого Главного Злодея этой истории, и теперь все кончено? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Нельзя расслабляться.

Катрин закрыла глаза, слушая гул и стук, обволакивающие ее. «Бледный мужик», так ведь он сказал? Почему именно такой образ?

Она нашла в сумочке клочок бумаги и карандаш, и кривым от неудобной для письма позы означила:

«С.: бледный мужик. О.: монстры, статуи. Я: Оля, призраки».

Если бы они все одновременно приняли наркотик, было бы неудивительно, что их галлюцинации не совпадают. Но нет такого наркотика, который имел бы столь долгое действие. Может, какое-то вещество попало в систему водоснабжения, и теперь полгорода так галлюцинирует? Некролог о патологоанатоме, ее единственное подтверждение собственного душевного здоровья, не привиделся ли он ей?