Никта

P. (не отжимая рот S.): Еще бы! Кому понравится, что сбежали потенциальные кирпичи. Ты должен был схватить их, пока я был занят нашим голосистым другом.

S. ерзает.

O. с самого низа лежачих: Да выгоните этот кирпич! Орет, ерзает, мешает только.

N.: Наш друг прав. Отпусти голосистого.

P.: Ты ничего не понимаешь в постройке храмов. Отличный идеолог, но ужасный строитель.

N.: Это не так. Я привлек двух людей, ставших кирпичами, а ты только одного, да и от того больше вреда, чем пользы.

P.: Тебе повезло с теми двумя. Дальше нужны другие методы.

N.: Я уже не знаю, что верно, а что нет.

S. ерзает.

Т. (выбирается из-под S.): Меня это достало. Лежу тут уже кучу времени, сверху давит этот придурок, а храма все нет и нет. Я ухожу.

N. закрывает лицо руками. P. подбегает к Т. и хватает его за руку. Тем временем S. тихо удаляется прочь.

P.: Брат мой, помнишь ли, как мы оба когда-то пришли строить храм? Ты был полон энтузиазма, я был скептичен, но теперь ты уходишь, а я остаюсь…

Т.: Разница в том, что я кирпич, а ты — зазывала. Полежи там с мое!

Т. вырывается и уходит.

N. (обращаясь к P.): Я повторю: тебе надо стать кирпичом.

P.: Почему бы не тебе?

Возвращаются Q., R., U. и V. во главе с S..

S. указывает: Вот эти люди меня мучили.

Q.: Да уж! Один бедняга лежит, а двое развлекаются.

P.: Тот человек клевещет! Никто его не трогал!

U.: Я свидетель. Он лежал и кричал.

V.: Я тоже видел это своими глазами!

P. (обращаясь к N.): Скажи им хоть что-нибудь!

N.: Мне все равно. От моей идеи остался один фарс.

Пришедшие крушат кирпичи, хватают и уводят N. и P..

Встает растерянный O., берет в руки кирпич.

O. (обращаясь то в одну, то в другую сторону): Храм строим… Храм строим… Помогите строить храм… Храм…

Пока он говорит, мимо ходят другие люди, но никто не останавливается.

Конец.

Стефан

Место показалось ему даже уютным. Деревца, скамейки — когда все зазеленеет, на этот парк будет любо посмотреть… если представлять, что он не окружен высокой бетонной стеной, отрезающей его от цивилизации.

Стефан ожидал увидеть во внутреннем дворе слоняющихся без дела унылых психов, занимающихся своими сумасшедшими делами, но там никого не было. Закат уже окрасил шифер на крыше подсобки пылающей краской, значит, время не прогулочное. Подсобка выглядела старше и хуже основного здания, обшарпанная, крытая краской непонятного цвета. Стефан уже прикидывал, сколько незначительных сотен евро ушло бы на облагораживание ее вида, когда сопровождавший его мужичок — не то дворник, не то охранник, свернул прямо туда.

«Надо же, они водят сюда посетителей!» — подумал Стефан. — «В самый позорный угол здания! Как непредусмотрительно. А произвести впечатление?»

Внутри оказалось чуть лучше. Обстановка была достаточно новой; во всяком случае, Стефан решил, что она не намного старше его самого. Только одинокий кактус размером со спичечный коробок, торчащий из середины непомерно большого горшка, ясно глаголил посетителям о воцарившемся упадке. Увидев его, Стефан мгновенно пал духом.

— Подождите здесь, — сказал ему мужичок, и посетитель остался в полном одиночестве, если не считать кактус в горшке.

— Ты окончательно добил меня, мой юный друг, — поведал Стефан кактусу. — Теперь я знаю: эту пристройку может спасти только полный снос. Я же дизайнер, я несу в мир прекрасные интерьеры, от прованса и индийского стиля до арт-деко, а они показывают моим глазам такое…

Стефан покривил душой: интерьерами он не занимался с прошлой осени, но кактусу про то знать было не обязательно.

— Теперь у меня тоже есть привычка говорить с собой. Больше не с кем, — произнесла Катрин, входя в сопровождении медсестры. Последняя смотрела на Стефана с подозрением, но он состроил ей мимический формат номер двадцать два «Улыбчивый коммивояжер» и подмигнул.

— Если что, зовите, — сказала медсестра, скрывшись за дверью. Подозрение так и не стерлось с ее лица. А вдруг у нее всегда такая физиономия, даже когда она смотрит Бенни Хилла или занимается любовью? Внесем ее в черный список, пока что в район сороковой позиции.

— А я не с собой, я с кактусом, — сказал Стефан.

— Я тоже придумываю себе разные оправдания. Раньше я будто бы говорила с призраками, а сейчас — с животом.

Вид этого самого живота явно смущал Стефана, и он старался на него не смотреть.

— Может, присядем? — предложила Катрин, опускаясь в продавленное кресло.

Стефан повиновался, стараясь не трогать боковины руками — будто тленность грозилась перекинуться с мебели на его организм и мгновенно состарить.

— Хм, я только сейчас поняла, кто ко мне пришел, — сказала Катрин.

— Пичкают успокоительным, от которого тормозят мозги?