Николай Рерих

Рерих никогда не приблизит к нам «крупным планом» девушку, тоскующую на морском берегу, или колдуна, взывающего к звездам, — фигуры их удалены от зрителя, черты лиц неразличимы; но, удаленные от зрителя, слитые в охоте или священной пляске, люди предстают не бессильными, не ничтожными перед природой, будь то древние люди или люди сибирских, северных племен, сохранивших обычаи, орудия, одежду древних.

Вроде бы человек мал, а природа огромна, и художник подчеркивает это, опуская горизонт, застилая небо тяжелыми облаками, очерчивая вдали гряды холмов и реки, изгибы которых простираются за горизонт бесконечно. Но маленький человек, одетый в шкуры или в домотканую рубаху, имеющий в руках только каменный топор или копье, не беспомощен среди этой огромной природы, а равен ей. «Малые» люди картин Рериха — творцы и деятели, плывут ли они в незнаемые земли, охотятся на лосей или заклинают богов. Огромно небо и огромна земля, но человек смело взывает к небесному сиянию в «Заклятии небесном», покрывает камни магическим узором «Заклятия земного», произносит «Заклятие водное», веря, что он управляет силами природы.

Поэтому в картине «Небесный бой», в битве лиловых, серых, белых облаков не затерялось, но привлекает взгляд маленькое свайное селение, прижавшееся в самом углу картины, под этим грозным вечным движением. Селение людское бессмертно и вечно, как сами облака. Вечна природа — вечен человек. Об этом — «Человек со скребком», «Древняя жизнь», «Задумывают одежду», «Каменный век», «Охота», триптих «Север», «Сибирский фриз» — десятки, сотни картин.

Прав историк и исследователь культуры Борис Михайловский, противопоставляющий Рериха «авангардистам», которые тоже ведь ориентировались на примитив, но не ощущали движения искусства от примитива: «Замечательный русский художник Н. К. Рерих, обращаясь к темам праистории, выявлял становление человеческого начала, рост сознания, рассказывал о творческих находках, изобретениях первобытных людей, находил в них своеобразную красоту, поэтизировал окружающий их светлый земной мир („Задумывают одежду“, „Древние люди“ и т. д.). У кубофутуристов, напротив, и современные люди лишаются всех завоеваний истории и отбрасываются вспять — к первозданным истокам бытия, которое видится как нечто хаотическое, мрачное, низменно-уродливое».

«Первозданные истоки бытия» для Рериха не темно-уродливы, но прекрасны, это — ступень к грядущему, к истинному золотому веку, о котором грезили и Пювис, и Марес, который придет же когда-нибудь к человечеству. Пантеизм, ощущение всего существующего как сущего, одушевленного, единого — органическая основа мировоззрения художника, определяющая и формы его отражения мира.

Поэтому так слитны у него в картинах человеческие существа и неодушевленная природа — живы люди, и живы облака, живы каменные орудия, сделанные людьми, и сами камни. Поэтому картины всегда сочетают замкнутость в пространстве, вечный покой и вечное движение. «Небесный бой» — облака над свайным поселком — и есть это вечное движение, неодолимый поток жизни; словно бы это те же облака, в которых летит неистовый, одержимый творением бог-демиург Сикстинской капеллы.

Первобытная жизнь для Рериха неотрывна от легенды, от смутного предания, от богов-идолов, вросших в землю, и от богов, летящих на крылатых конях.

В «Небесном бое» художник не написал дев-валькирий, которые виделись ему в клубах облаков. Но во многих других картинах проступают в небе всадники и великаны — бьются друг с другом, спешат на помощь людям, вызванные их заклятиями. В реальные сюжеты охот и празднеств входят и такие, обозначенные давно художником: «Облачные девы» — облачные нимфы славянских поверий в диком хороводе несутся облачными формами по грозовому небу, или «Ярило» — перед восходом солнца над лесом брызнул высокий столб света и в нем неясными очертаниями славяне видят Ярило… «Придумал еще картину каменного века — „Молитва“ — толпа людей внизу, но дело не в них, а в облаках, которые какими-то столбами поднимаются кверху. Тон — золотисто-желтый».

Первобытная жизнь для Рериха — это реальность охоты, постройки жилищ и ночные сказки у костра о колдунах-оборотнях и камнях, оживающих ночью, о самих тайных силах природы и людях, которым дано эти силы познать. В первобытной жизни, как она представляется художнику, быль сливается с преданиями — медведи здесь еще чуют в человеке своего родича и — большие темные, как ожившие валуны, — собираются возле пастуха, играющего на свирели.

Иван Яковлевич Билибин — старый друг, тоже охотничья душа, любит изображать леших, и водяных, и кикимор, и домовых, подробно вырисовывает их рога, хвосты, копыта, шерсть, куриные лапы в сочетании с чертами человеческими. У Рериха живописные поверья тяжелее, величественнее, они лишены жути билибинских домовых, но лишены и иронии, с какой пишет эту нечисть Иван Яковлевич. У Рериха — заповедные урочища, где дремлют серые камни-оборотни, избушки убогие, где живут старцы, знающие секреты целебных трав и злых заговоров, притаившиеся зачарованные деревья.