Ни кола ни двора

Попыталась придать своему голосу жизнерадостности, но получилось на редкость депрессивно, будто они уходили на войну.

Толик сказал:

— Все, досвидос, короче! Рады были помочь, обращайтесь, если че!

И тоже получилось очень печально. Мы поглядели, как они заходят в подъезд, и Толик положил голову на руль.

Я сказала:

— Поедем домой?

Он сказал:

— Не вопрос.

Но некоторое время так мы и сидели, не двигаясь совершенно. Я смотрела, как рывками приподнимаются от сложного дыхания его лопатки, и вдруг протянула к Толику руку. Но дотронуться до него не решилась. А ведь там было такое хорошее местечко прямо между лопатками, так и просилось под прикосновение.

Снаружи стало совсем неуютно — пошел снег с дождем, мы оба продрогли, тем более, что Толикова куртка была такой мокрой.

— Включи печку, — сказала я. — Вдруг ты простудишься.

— Ну и хорошо. Может, и умру даже. Поди плохо.

И я подумала, что мы с Толиком похожи больше, чем мне всегда казалось. Я в нем узнала все то, с чем встретила его. Может, он потому меня с самого начала так хорошо понял.

Теперь наступила моя очередь поделиться с ним тем, что Толик сам мне когда-то дал.

Я сказала:

— Толик, ты ведь говорил мне, что это неважно. Что было в прошлом, что ты делал.

— Пиздел, — сказал Толик веско. Я снова потянулась к нему и все-таки положила руку Толику между лопаток.

— Нет, — сказала я. — Ты в это верил, потому что я верила. А теперь думаешь, что я не верю. Только это неправда.

Толик глянул на меня с растерянностью и раздражением, казался он в этот момент много моложе, чем был на самом деле и уже совсем идеально синеглазым.

— Че?

— Ничего, — сказала я. — Не изменилось. Просто мне больно, и тебе больно, но такое бывает. И проходит.

Толик вдарил по рулю, взвизгнул клаксон.

— Ты хоть знаешь? — спросил он. — Как твой батяня-то с Алечкой познакомился?

— Нет, — сказала я.

Толик завел машину и вырулил на дорогу, закурил. Некоторое время он молча затягивался и выпускал дым, затягивался глубоко до кашля, и сигарета в его зубах быстро догорела.

— Да сосать она пришла ему за бабло. Ей лекарства были нужны, а дефицит. Из-под полы надо было покупать, у спекулянтов. Она на первом курсе была, жила на стипендию, раньше уж лекарства-то без денег доставались, а тут — швах полный. Ну и все. Пришла она вместе с подружкой своей, Ритой. Между прочим, в честь нее тебя и назвали.

— Я знаю.

— Их где-то Жека выцепил, может, так и пообещал, мол, два часа позора, пососете немножко симпатичным мальчикам, ну и отваливайте с деньгами. Работа вроде непыльная. Мы как раз тогда праздновали, что Антоха Губанов с зоны откинулся, хотели его порадовать, ну и Жека решил, вот, видимо выпендриться со шмарами.

Толик помолчал, глядя на дорогу, потом засмеялся:

— Короче, сразу твоя мать мне понравилась, облапал ее даже, но твоему бате, видишь, тоже она по сердцу пришлась. Ну и че, короче, забрал ее в комнату, расстегнул, значит, штаны. Она такая: только минет. Он такой: не вопрос. И тут Алечка начинает сопли на кулак наматывать, мол, я ваще-то девственница, никогда такого не делала, и страшно мне, и все такое.

Ну, хоть в чем-то я на маму похожа, подумалось мне.

— А дальше он ее, конечно, трахать не стал по итогам. Дал денег и выпроводил вместе с подружкой, которая чуть-чуть только Эдику не отсосала, типа не надо тут, короче, не шлюшите, нечего и начинать. А Алечка и влюбилась, какой, мол, благородный молодой человек. А мог бы ведь и бритвочкой порезать.

— А ты?

— А я б ее не пожалел, раз уж пришла.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

Толик помолчал. Рассеянный солнечный свет, с трудом пробивающийся сквозь пасмурное небо, делал еще более блеклыми его ресницы.

Я сказала:

— Ты ведь рассказал мне это не просто так, да? Чего ты все-таки хотел?

— Да ты пойми, — сказал Толик вдруг взвинченно, всплеснул руками, выпустил руль, и машина чуть вильнула на пустой дороге. — Все мы грешны! Все! Куда ни посмотри! И я, я — особенно! Я такое про родителей твоих знаю — закачаешься. А ты не знаешь, и поэтому ты их любишь, и живешь нормально. Ты половины про своего батяню не знаешь и знать не можешь, а то б давно сбежала хоть куда и не смогла бы жить с этим нормально. Ты понимаешь? А что до меня — я тебе не нужен, в натуре. На хера тебе человек вроде меня? Потому что людей вроде тебя я за людей ваще не считал.

Ну да, подумала я, сколько девочек вроде меня ты перемолол в костную муку с молчаливого разрешения моего отца?

Я подумала об этом спокойно, как о любом свершившемся факте. Как, например, о Великой Французской Революции. Или о Холокосте. Бывали в нашей долгой истории очень плохие времена, что ж теперь, убиться что ли?