Ни кола ни двора

Разве это не такая драма?

Вот такенная.

Я дышала быстро-быстро, тощий Толик вдруг показался мне таким тяжелым, я не могла пошевелиться под ним, и я подумала: он будет трахать меня, а я не смогу двинуться, так и буду лежать, тесно прижатая к его куртке, совсем уж беспомощная.

Я чувствовала его так близко, и этой его тяжести, ощущения острых костей и сильных рук — всего этого я желала, но в то же время сейчас я боялась, мне было грязно и холодно, и я чувствовала себя такой жалкой и очень несчастной.

Он закашлялся, лежа на мне, сплюнул мокроту в сторону, взял меня за волосы, чуть потянул — это было приятно, не больно, а почти даже щекотно, до мурашек.

— Хочешь меня? — спросил он.

Я испуганно кивнула.

— Я люблю тебя.

На самом деле я сказала кое-что еще, не произнеся это, я сказала:

— Пожалуйста, не делай мне больно, ведь я тебя люблю.

Толик поцеловал меня и принялся стягивать мои брюки, голой кожей бедра я ощутила его стоящий член, и в этот момент ужасно испугалась.

Как эта штука должна была поместиться во мне? Как она должна была пролезть внутрь, а, тем более, еще и двигаться внутри. Страх был колкий, уводящий почву из-под ног, как перед медицинским вмешательством. Как перед операцией.

Он будет двигаться во мне, подумала я, и будет больно, потому что, наверное, там все слишком маленькое. Я не представляла себе, чтобы что-то такое твердое и большое во мне уместилось, от одной мысли о том, как он будет вталкивать свой член внутрь моего тела, все свело до боли в бедрах, я страшно испугалась.

Кроме того, подумала я, он может сделать мне ребенка. Может кончить в меня, и я стану беременной, и это изменит меня, мое тело, мою судьбу, и наша с ним быстрая любовь-нелюбовь в подворотне на куртке перекроит меня полностью.

Он поцеловал меня в шею, я ощущала его дыхание, прерывистое, свистящее. Толик снова трогал меня между ног, должно быть, он решил, что я слишком зажатая.

А я заплакала.

Заплакала горько и тихо, не для того, чтобы позвать на помощь, а потому, что мне было очень страшно.

Я была готова заняться с ним сексом, не стала бы бить его и выворачиваться, в конце концов, я его любила. Просто мне было ужасно обидно, и я боялась, что будет больно, и что он сделает мне ребенка, и его стоящего члена, и непривычной грубости.

Я принялась тереть щеки руками, потом чихнула из-за рассопливевшегося носа, и разрыдалась еще сильнее, мол, какой позор.

И вдруг он перестал хватать между между ног, давление исчезло, и все мое тело отозвалось протестом, кончить все равно хотелось. Толик подтянул на мне штаны, а я продолжала плакать. Он застегнул на мне олимпийку, а я продолжала плакать.

— Прости, — сказал мне Толик, а я продолжала плакать. Он поднялся с меня, и я глубоко вдохнула. Так я и лежала на куртке, утирая слезы, и думая, какая я трусливая дура, и какой он злобный дурак, и какая мы, наверное, все-таки хорошая пара. Потом я вспомнила, что отчество мамы Любани было — Федоровна. Значит, безымянного деда звали Федор. Тогда я села.

Мой Толик истекал кровью, у меня все трусы были в крови, как в кошмарном сне про месячные. И штаны были в крови. И лифчик. И живот.

Я сказала:

— Ты истекаешь кровью, нам надо позвонить в скорую.

А он сказал:

— Ну, да.

И сказал:

— Другая шерсть на собаке не вырастет.

А я сказала:

— Спасибо.

А он сказал:

— Да не.

Мы сидели рядом, я плакала, а он истекал кровью, и никто из нас не мог вспомнить, какой же все-таки номер у скорой.

А в детском доме на рыженьком диване из кожзама ждали нас Любаня и ее больше не безымянный дедушка Федор.

Как ни крути, а жизнь продолжается.

Глава 13. Кто примет человека таким, какой он есть?

Все устаканилось и, в самом деле, мы оказались там, где и ожидали — в папиной машине, с Любаней и ее дедушкой Федором.

Перевязанная Толикова рука мягко лежала на руле, я сидела на месте смертника и теребила ремень безопасности, между ног у меня было темно-красное пятно, и оно притягивало мой взгляд, я никак не могла отвлечься от него.

Любаня сказала:

— Вы болеете?

— Не, — сказал Толик. — Бычье здоровье, не переживай.

— Тогда почему вы так выглядите?

Потому что, подумала я, он меня чуть не изнасиловал, и теперь нам обоим так стыдно.

А сказала — совсем другое:

— Просто устали.

— Из-за меня?

— Нет, малыш, — сказал Толик. — Вы с дедом молодцы ваще. Так держать.

В зеркале заднего вида отражалась Любаня, теребившая волосы моей куклы. У Любани был внимательный и пытливый взгляд.

— А вы еще приедете? — спросил дедушка Федор. — Хотелось бы, может, праздник какой. Вы нам так помогли.

— Приедем, — сказала я. — Обязательно. Мы за вас очень рады.

Знаете это ощущение, когда между вами и еще одним человеком есть тайна, которая поглощает все вокруг. И люди, находящиеся рядом, чувствуют ее присутствие, но не могут увидеть, им неуютно и жутко, как рядом с призраком или просто там, где кто-нибудь погиб.

Я была рада, когда мы высадили Любаню с дедушкой, и, кажется, не меньше рады были они. Я сказала:

— До свиданья, до свиданья!