— А вот знаешь, как говорят? Не взваливай на себя непосильную ношу, ибо она свалит тебя и сама упадет на землю. Кто? Кто это сказал там? Не помню, я где-то точно такое читал. Может, просто в интернете? Не знаю. Ты думаешь это о чем? Что тебя ноша свалит — это понятно. А что на землю она упадет — твоя ноша другим еще навредит. Да? Да, навредит.
Говорил он быстро и полубезумно, я никогда его таким не видела, хотя Толик психическим равновесием не отличался с самого начала, судя по всему, с раннего детства.
Я не понимала, куда мы идем, мы петляли во дворах, меняли направление, а пятно на кармане Толика только росло.
— Что это было? — спросила я. — Я просто не могу понять, что произошло.
Вдруг Толик развернулся ко мне.
— А ты хоть знаешь, за что я сидел?
Я опешила. Вопрос был с подвохом, я ведь так и не спросила.
— За рэкет?
Толик засмеялся, дернул меня за руку, и мы пошли дальше. Я старалась держаться позади него, очень не хотелось встретиться с ним сейчас взглядом.
— Ну, не за все, чем я занимался, меня посадили, а то так и чалился бы до морковкина заговенья. Не-не-не. Не угадала.
— За убийство? — спросила я. Он громко засмеялся, спугнув тройку ворон, рванувшихся в разные стороны.
— Ну не. Хотя было б логично. Есть на моем счету. Еще варианты?
Двор, в который мы нырнули, оказался закрытым — сплошные слепые окна, желтая вывеска — "ключи" и синяя — "экспресс-печать", в остальном — никаких цветов кроме серого, белого и черного вплоть до самого неба.
— Мы потерялись, Толя, — сказала я. — Надо возвращаться.
Пространство было какое-то ловушечно-колодезное, жутковатое, мне хотелось побыстрее убраться отсюда. На стене напротив красной краской было написано "Тамара", кто-то втиснул третьей букву "ш". Получилось "Ташмара". Смешно.
Белый когда-то снежок был утоптан до серой корки.
Всюду валялись окурки, некоторые были испачканы в помаде. Наверное, по вечерам здесь зависали подростки. Сидели, к примеру, на этой проржавевшей пожарной лестнице, и она под ними наверняка покачивалась.
На ступеньках, во всяком случае, стояли жестяные банки из-под алкогольных коктейлей, цветастые и блестящие.
Толик развернулся ко мне, глаза у него так странно сверкали.
— Да за торговлю людьми я сидел!
— Что?
Развязка оказалась неожиданной. Вот этого я представить точно не могла. Я примерно понимала, чем занимался Толик. Он был рэкетиром, брал с людей деньги за защиту от себя самого и от других таких, как он. Иногда, наверное, Толик убивал людей. Может быть, чаще, чем я представляла.
Торговля людьми со всем этим у меня просто не вязалась.
— Я не понимаю, — сказала я. — Ты такого не говорил.
— А ты не спрашивала, — засмеялся Толик. — Не спрашивала, за что меня посадили-то? Почему?
— Не знаю, — ответила я, голос мой был слабым, а речь невнятной. Ладно, подумала я, убийства ведь чудовищнее, чем торговля людьми, правильно?
Но дело было не в степени отвратительности поступка, нет. А в чем, я и сама не понимала.
— Хочешь историю расскажу?
— Да, — сказала я. Честно говоря, я ожидала какую-нибудь очередную притчу, рассказанную пролетарским языком.
— Женьку когда похитили, мы без всего остались. После выкупа, я имею в виду, когда заплатили.
— Женьку? Дядю Женю?
— Ну да, дядю твоего.
Я об этом никогда не слышала. Но, как оказалось, было очень много вещей, о которых я никогда не слышала.
— Короче, мы тогда на мели оказались, причем не у кормушки еще. Осталась под нашей крышей одна шалашовочная дешманская, ну и трассы кусок. Короче, как-то все завязано на шмарах оказалось. Ну и бабла надо было поднять.
Он помолчал, нахмурил светлые брови, затем лицо его просветлело.
— Ну я и подумал, что надо как-то бизнес оптимизировать. А рабыни-то дешевле, чем свободные жрицы любви, нет?
И тогда я поняла, кто такая Маргарита Семеновна. Вернее, кем она была. И почему так испугалась, услышав Толиков голос.
Толик, как всегда, рассказывал свою историю легко и с приязнью, просто воспоминание, ничего больше. Он вытащил из кармана красно-розовую от крови руку с темной дырой почти посередине и активно жестикулировал. Иногда на меня попадали капли крови, прямо на мое лицо. Но я не могла заставить себя стереть их.