Ни кола ни двора

Потому что, Господи, как несовершенен мир, но он научил меня видеть в нем эту любовь, тот свет, который, в отличии от обнаженных небес, переносит взгляд.

Проснулась я глубоко за полночь, проспала почти весь день. Очень тонко и нервно, как в каком-нибудь романе.

Включила компьютер и стала читать избранное.

Иногда комментировала посты, иногда оставляла их без внимания — все равно, в общем и целом, обычная жизнь, которую я успела полюбить.

А потом я наткнулась на смерть Трикси.

Пост WillowB (москвички с анорексией и фанатки "Баффи, Истребительницы вампиров", если что) так и назывался: RIP Трикси.

Я думала не читать, страницу с Трикси, тем более, я для себя закрыла, и с тех пор столько всего произошло.

Но пролистать пост не смогла.

"Вчера в 19.45 умерла Трикси. Я звонила ее маме, она не верит, никто не верит. Уже написала ей столько смсок, все деньги ушли с телефона. А еще удивляюсь, что она не отвечает. Как больно терять подруг. (((((Ужасно будет читать это всем, кто знал Трикси, но вот так. У меня нет слов, просто нет слов.((((Это очень несправедливый мир, если вот так заканчиваются истории таких девчонок, как Трикси. Короче, мама ее держится, как может, папа очень расклеился (по словам мамы), а ее сестра вообще в невменозе. Похороны через два дня (12.11.2010), в 13.30 на Кузьминском кладбище. Можно встретиться в 12.00 и помянуть ее отдельно, а потом вместе пойти на кладбище. Флуд буду чистить. Спи спокойно, Трикси, мы тебя любим!".

Пост был очень простой и очень подходящий для Трикси, матерившейся в каждом посте и выставлявшей фотки своей лысой головы и обзоры на документалки вроде "Ликов смерти" или "Собачьего мира".

WillowB с Трикси были очень дружны, может, из-за того, что Трикси являла собой влажную фантазию любой анорексички, и теперь мне стало жалко обеих.

Комментарии пестрели грустными смайликами, обещаниями покончить с собой и предложениями помощи.

Я тоже написала кое-что. Кое-что, надо сказать, совсем стандартное: Господи, как это ужасно.

WillowB ответила мне тут же: Эдди, ты сейчас не в Москве?

На самом деле мой ник был: mydeadedelweiss. Мой мертвый эдельвейс, то есть. Такой ник я взяла, потому что просто "эдельвейс" и даже "мой эдельвейс" оказались заняты. Но теперь выходило иронично.

Я обновила страницу и увидела, что WillowB отредактировала свой комментарий.

"Эдди, ты сейчас не в Москве? Я так плачу.((((Думала пересечься".

И зачем-то я написала ей:

"Я приеду на похороны(((((".

Я, если честно, до сих пор не понимаю, зачем написала. В конце концов, я жалела Трикси, правда, на самом-самом деле, я знала, что такого человека, как она, больше нет на земле, и я никогда не увижу нового поста в ее дневнике, давно удаленном из моего избранного, и не извинюсь за свое неожиданное исчезновение, мы ни о чем не поговорим.

Ее лысая голова не обрастет светлыми, кудрявыми волосами, она не поступит в институт, не будет работать в глянцевом журнале, чтобы разрушать систему изнутри, и не станет ничьей мамой.

И все мысли Трикси, которое мне нравились или совсем наоборот, все без исключения, исчезли в темноте.

Стало ли ей страшно в самом конце?

Должно быть.

Но в самом деле я куда больше жалела не ее, а мир, который остался без Трикси. Из которого исчезло, в конечном итоге, в мучениях еще одно существо, которое живет, мыслит и любит.

Что там по этому поводу говорил Хеммингуэй? Сами все знаете.

Я расплакалась, потому что Трикси умерла, зная, что я удалила ее из избранного. Вряд ли в последние часы и минуты это ее волновало, и так уж и вообще.

Но она знала, что я отвергла ее.

Я почувствовала такую вину, какой никогда не испытывала прежде. Черную и скользкую, будто брезент, закрывавший от нас божественный свет в моем странном сне.

Мне было в самом деле так жаль, Трикси и всех, кто остался без нее.

И себя саму, так и не успевшую быть с ней доброй и отвергнувшую ее дружбу.

Конечно, я пошла к Толику.

Пошла к нему, потому что к кому же еще я могла пойти со страшной своей душевной болью, с этой грязной тоской, с моим сердцем, измазанным дерьмом.

Он лежал на кровати, как всегда, с сигаретой в зубах. Один и тот же, каждую ночь, с лунными частичками, камушками, прячущимися между его белесых ресниц.

Каждую ночь один и тот же, словно бы в самом деле заколдованный.

Я легла с ним рядом, поцеловала Толика в губы, в висок и в лоб. Он только отвел руку с сигаретой, чтобы я не обожглась. Глаза его были полуоткрыты, сверкали, совсем светлые в этой ночи.

Я сказала:

— Толик, что же мне делать?

Он помолчал, зрачки его, мне казалось, чуть подрагивали, но на самом деле он не следил за мной взглядом.

— Толечка, — сказала я. — Прости меня, что я тебя бужу.

Конечно, в общепринятом смысле он и не спал.