Ни кола ни двора

Толик зарычал, отскочил, из его руки все еще торчала эта штука (теперь не получалось представить, что она — ручка, и ею пишут).

Это с какой же силой Маргарита Семеновна должна была воткнуть в него ручку?

Это что же он должен был сделать, чтобы в ней нашлась эта сила?

— Уходи! — прошептала она. — Уходи, уходи, уходи!

Я видела, что глаза ее блестят от слез.

— Толя! — сказала я. — Толя, пойдем!

Я чувствовала себя вроде юнита в "Героях Меча и Магии", на которого наложили замораживающее заклинание, и вот три хода молчания прошли.

Ход первый — их взгляды, значащие куда больше, чем я знаю.

Ход второй — приближение Толика.

Ход третий — ручка в его ладони. Толик почему-то прыгал на одной ноге, пытаясь вытащить ручку. Выглядело очень комично, почти мультяшно.

— Твою мать! Твою мать! Твою мать!

Я подбежала к Толику.

— Не надо, не надо, потом вытащим, у медсестры.

— Дура, мы не пойдем к медсестре, — прошипел он.

До меня не сразу дошло, почему. Толик, наконец, рывком выдернул ручку, и плеснула кровь, много крови сразу. Она брызнула на пол и на меня, хорошо, что красное на красном было не слишком заметно.

Толик бросил ручку на пол.

— Пошли, — сказал он. — Быстрее.

Я подхватила свою куклу и пошла за Толиком. Поскользнулась, кстати говоря, на его крови. Чуть не упала.

Хорошо, подумала я, что у Маргариты Семеновны окно.

Ей же тут убираться.

Когда я обернулась у самой двери, Маргарита Семеновна плакала, обхватив голову руками. И в этот момент выглядела уже человечной.

— Она плачет, — сказала я.

— Жалко, — ответил Толик сквозь зубы. Он сунул свою раненную руку в карман, чтобы не привлечь внимания. — Пошли в травмпункт.

— Но…

— Потому что здесь я не хочу ниче объяснять медсестре! Как, чего! И Рите это не надо!

Он будто забыл, что я — тоже Рита, и кто я вообще такая, и почему я здесь.

Я видела, как проступает темное пятно на его кармане. Господи, думала я, он истекает кровью.

Но почему? Почему она сделала это?

Я хотела спросить Толика, что с дедушкой и с Любаней, может, даже спросить, как дедушку зовут, но не решилась, взглянув на его лицо. Толик шел, сжав зубы, глаза его казались светлее чем на самом деле, от того, как сильно сужены были зрачки. Толик казался не то мертвецки пьяным, не то сумасшедшим.

Я шла рядом с ним молча, хотя понимала, что, может, мне и не стоит с ним идти. Может, стоит свернуть в какой-нибудь класс, или остаться на лестнице.

Он бы меня не остановил.

В холле сидели Любаня и дедушка, ждали нас.

— Ща, — сказал Толик хрипло. — Нам кое-куда надо по делам быстро. И поедем домой. Оукей? Подождите. Диваны же удобные вроде? Да, нормальные диваны. И нечего жаловаться!

Я поглядела на Толика, глаза у него горели. Нужно ли было отпустить его одного? Я не знаю. Вполне возможно, что и нет. Пятно на кармане росло и ширилось.

Я подбежала к Любане, сунула ей в руки куклу.

— Это тебе.

Любаня ничего не ответила, она послушно взяла куклу, а смотрела только на Толика. Он ее испугал.

Дедушка собирался что-то сказать, поднял даже слабую руку (ему явно хотелось побыстрее покинуть детский дом вместе с внучкой), но Толик покачал головой.

— Ждите.

— Ты в поряде, Толич? — спросил его Митька, на что Толик только кивнул.

Мы выскочили на улицу, я захватала ртом воздух, как после долгого забега, а Толик озирался, ища то, непонятно, что. Выглядел он совсем уж диким. Я нагнала его, уцепилась за его здоровую руку.

— Толя, давай возьмем машину! Ты сможешь вести одной рукой? Я могу попробовать! Правда, я этого никогда не делала, но вряд ли мы с первого же раза попадем в аварию, да?

Я говорила, потому что боялась замолчать. Толик казался мне кем-то другим, незнакомым и жутким человеком.

Читала я как-то у Стивена Кинга роман "Безнадега". И там была, при всей кровавости произведения, единственная фраза, поразившая меня.

"Оно постучало пальцами Эллен Карвер по ключицам Эллен Карвер". Может быть, цитату я воспроизвожу не слишком верно, но смысл примерно такой.

Вот это показалось мне действительно страшным, ощущение, что какое-то другое существо может занять тело того, кого ты так любил, кто был тебе так хорошо знаком.

Он говорил голосом Толика, по-толиковски раздраженно вскидывал голову, походка была самая что ни на есть его.

Просто он был не совсем Толиком.

— Друг у меня один, — сказал мне этот человек. — Ну, как друг. Знакомый, скорее, такой, дальний, наверное. Не друг, нет. Васька Автоматчик звали. Такой человек сердечный, просто закачаешься. Очень всегда с ним приятно было. Сколько народу при этом положил — тьма тьмущая. Вот так вот бывает.

— Толя, тебе больно, ты теряешь кровь, нам надо взять машину!

Но мы уходили все дальше и, главное, совершенно непонятно было, куда. Я корила себя за слабость, стоило настоять на своем, отвести его прямо к машине, но я лишь покорно плелась за ним.