Читаем Ни кола ни двора полностью

Он улыбнулся, блеснув клыками, толкнул меня подальше к обочине, когда сзади загромыхала машина, осияв нас светом фар. Толиково лицо мечтательного алкоголика показалось мне невероятно родным и чудесным, я протянула руку и коснулась его щеки, уколовшись о щетину.

Как чудесно, думала я, что мы встретились в этом мире. Оно того стоило, и смерти и боли, и всего на свете.

Снег больше не таял, теперь он ложился на асфальт мягкой белизной, и ночь стала светлее.

Господи, думала я, прости, что сомневалась в тебе, прости меня, и дай мне сил любить людей так, как я люблю его, всю мою жизнь.

В то же время я думала, через что Толик научился любить, сколько времени он провел в аду, причиняя боль другим людям и себе самому. Такой была цена этого чистого знания, а в обычной жизни оно не огранено, скрыто за многими слоями мыслей и чувств.

Дорогой ценой достались Толику эти мысли, и я была рада получить их из его рук.

Не пройдя всего того, что прошел он.

Никогда не побывав тем человеком, которым побывал он.

В общем и целом, я понимала, почему один грешник стоит десяти праведников. Он знает о жизни без любви все.

Мы шли всю ночь, становилось холоднее и холоднее, и я все сильнее жалась к Толику, он обнимал меня, рассказывал о чем-то, какие-то смешные истории.

— Короче, один раз Эдька перепутал мужика с другим мужиком. Ну, короче, залезает в машину к совсем ему ненужному и незнакомому, приставляет пистолет к башке, потом глядит в зеркало заднего вида — ба, не он! И ваще непонятно кто. А Эдька вежливый такой всегда был. Он, значит, говорит: извините. И вылез такой. Приколись?

Мы смеялись, и курили, и шатались, и пару раз едва не угодили под машину, но я совсем не испугалась. В тот момент я чувствовала такую полноту счастья и жизни, что была не против немедленно умереть. Звучит абсурдно, конечно, но так и есть — ощущение этой полноты, вдохновения и любви позволило мне забыть о смерти.

Я вдруг поняла, кто я. Ответ был прост я — это я. Не какой-то проект, неосуществленная фантазия, а та девушка, которая идет сейчас по ночной дороге, которая не так давно закончила школу, которая влюблена и, возможно, любима.

Чем я хотела заниматься? Это тоже стало ясно. Я хотела отдать людям то, что получила от Толика. Объяснить им, чем мы спасаемся в самом деле, помочь, полюбить. Я хотела, чтобы то, что рассказал мне Толик, никогда не пропало и никуда не ушло.

Обессмертить его мысли, его идеи, вот чего мне хотелось на самом деле. Я еще не знала, кем для этого надо быть: режиссером, учителем, психологом или, может быть, журналистом, но я знала, зачем я есть.

Толик с его простецкой манерой и повадками гопника говорил такие вещи, которые способны были вдохновить меня на всю жизнь. Я хотела сделать для них самую прекрасную рамку.

Мы шли всю ночь. К утру снега нападало достаточно, просветлело небо, просияло розовым и золотистым.

Я все время терла глаза, мне хотелось спать, я устала и, как манны небесной, ждала появления ближайшей остановки.

Толик смеялся и веселился, настроение у него было отличное, бодрый и взвинченный, как и всегда, он все время что-то рассказывал.

— Катафатическое богословие, короче, это типа Бог — что-то хорошее. То есть его можно понять из мира. Как, ну, Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы. Вот это все. А апофатическое богословие — это все наоборот, Бога нельзя из мира понять, он то, чего в мире нет. Он как бы отрицательный — бессмертный, безгрешный, не такой, как все.

Я зевала, Толиковы слова помогали мне отвлечься от боли в глазах и ногах, от недосыпной тяжести.

Вдруг Толик почти крикнул:

— Гляди!

Он указал на блестящий купол небольшой церквушки, белой и крошечной, чем-то отдаленно напоминавшей Покрова на Нерли (разве что купол был не темным, а золотым), магнитик с которой привезла кухарка Тоня и повесила его нам на холодильник.

Церковка стояла на небольшом холме, возвышаясь над лесом.

— Красота, — сказала я. Солнце мягко ложилось на ее безупречную белизну, раскрашивая церковку нежной розовой пастелью.

— Пошли, — сказал Толик. — Как раз успеем к службе с тобой.

Толик прежде никогда особенного рвения к тому, чтобы попасть на службу, не проявлял. А сейчас вдруг потянул меня за собой, заговорил:

— Обязательно надо успеть, понимаешь? А потом сразу на автобус, во и остановка, мы не потеряемся. Не так мы и далеко.

— Ну, не знаю, я эту церковь не видела никогда.

— Да я тебе говорю. И воскресенье же, и утро, это ж надо как совпало.

— Сколько раз папа звал тебя с собой, ты всегда оставался спать.

— Не спать, а дремать только. Да и вообще утром из постели не выберешься, а сейчас мы на ногах. Разве тебе не хочется?

И мне в самом деле хотелось. Что-то тянуло меня к этому маленькому, но гордо устремленному вверх, длинношеему золотоглавому храму.

Может быть, любопытство. Я была только в одной церкви — в той, которую построил папа.

Хотелось знать, как живут и верят в других местах.

Перейти на страницу:

Похожие книги