Ни кола ни двора

Были и разные другие комментарии: от сухопарых смотрительниц музеев, ласковых чиновниц. Одна из девочек в косухах, накрашенная ярко, с почти фиолетовой помадой вообще сказала:

— Вот это улет!

Но самым ценным, я думаю, был комментарий одной из уборщиц, старшей по "зеленым патрулям". Эта грузная женщина с ярко подведенными глазами подошла к Светке и сказала:

— Как в детстве. Хотела бы, чтобы у моего внука были книжки с такими картинками.

Потом нагрянули телевизионщики и сняли о нас короткий ролик, расставили всех в нужном порядке (исключив Толика), настроили свои внушительные, черные, похожие чем-то на космические приборы приспособления. Камера выглядела жутковато, и я даже чуточку боялась в нее смотреть.

Рыжая, кудрявая девушка встала рядом со Светкой (и подальше от меня и папы, чтобы наши волосы не сливались в кадре) и преувеличенно бодрым голосом начала:

— Сегодня в нашем городе открылась выставка работ Светланы Логвиненко, женщина, страдающая серьезным заболеванием, поделилась с нами своими удивительными работами, которые, безусловно, станут для города и всей области настоящим сокровищем.

Ребята с камерами снимали и картины, иногда подсвечивали себе что-то, и я подумала: интересная, наверное, работа.

Может, стать оператором?

Журналистка и еще что-то говорила, я не слушала, только смотрела в кадр и, тем самым, производила, наверное, очень зловещее впечатление.

Когда журналистка протянула Светке микрофон, та только рассеянно улыбнулась, но, чуть погодя, все-таки заговорила:

— Спасибо вам за то, что приехали сюда. Для меня знание о том, что люди увидят мои работы, увидят меня, пожалуй, самое ценное из всех, что я приобрела, болея.

Кажется, Светка заготовила только эту фразу, дальше она стала запинаться, потом сказала:

— И вообще надо обязательно снять Толю. Он мне очень помог. Он многим помогает. Толя! Толя, иди сюда!

— Да че со свиным рылом-то в калашный ряд?

Но Светка так доверчиво протянула к нему тонкую руку, что Толик влез в кадр.

— А ну да, — сказал он. — Да все равно вырежут.

Но Светка поцеловала его прямо перед камерой.

С этого момента я чувствовала себя ужасно. Потом журналистка еще спрашивала что-то у мамы с папой, как у куратора и спонсора выставки, и мама изредка подталкивала меня локтем, чтобы я тоже выступила, но я стояла и молчала.

Когда журналисты закончили с нами и отправились к заместителю мэра Верхнего Уфалея, я подумала, что все как-то местечково и вообще мне не нравится.

Подошел пузатый дядя Леша, принялся вести с родителями светские разговоры и спрашивать меня, кем я хотела бы стать. Я отвечала:

— Сейчас в раздумьях.

И:

— Я ищу для себя варианты.

Только этими двумя фразами, ему было достаточно. А Толик и Светка все это время рассматривали ее картины, крепко обнявшись.

Когда мне удалось улизнуть, я прихватила с собой бутылку малинового вина и заперлась в кабинке туалета.

Кабинок было две, так что, я надеялась, что никто не будет ломиться в мою.

Я опустила крышку унитаза, устроилась поудобнее и сделала большой глоток сладкого и терпкого малинового вина. Белая кафельная плитка под моими ногами стала почти сплошным полотном из-за слез.

Свет был яркий и злой, я все время терла глаза, кроме того меня раздражало гудение бачка. Ну, хотя бы чисто.

Я чувствовала такую зависть, такую злую ревность, и я так презирала себя за это.

В конце концов, разве Светке не отпущено так мало времени, и разве я не должна быть доброй и мягкой с ней, даже в мыслях?

А я ее ненавидела, и ненавидела себя за то, что я ее ненавижу.

Я выдула полбутылки вина, голова заболела, меня подташнивало, и я продолжала плакать от обиды на весь мир: от того, что я недостаточно талантлива, от того, что меня не любит Толик, от того, что я не умираю, и никто меня не жалеет.

Все время у меня перед глазами стояла эта картина — Светка его целует, и они счастливы.

Пусть и очень-очень недолго, но Светка будет любимой.

Как я убивалась, заливаясь малиновым вином в музейном туалете под беспощадной лампой, ко которой ползала сонная, неизвестно как умудрившаяся выжить в осени, муха.

Я все ждала, когда же меня кто-нибудь потревожит, и это случилось. Туалет был общий, поэтому я надеялась на две вещи.

Во-первых, что Толик придет отлить, но увидит меня, такую заплаканную, и мы сольемся немедленно в страстном поцелуе.

Во-вторых, что на меня наткнется заместитель мэра Верхнего Уфалея. Хотелось бы оказаться в такой ситуации.

Но шаги были такие тихие, что я сразу поняла, кто это. Я вся сжалась, даже дышать перестала, но Светка все равно меня заметила.

— Рита? Ты что все это время тут сидишь?

— Да, — сказала я. — У меня клаустрофобия. То есть, агорафобия.

Отступать было некуда, и я открыла дверь. Светка запивала таблетку водой из-под крана. Лицо ее было искажено гримасой боли. Я возненавидела себя еще больше.

— Представляешь, твоя мама закупила только алкогольные напитки и газировку, а мне нельзя ни того, ни другого.

— Тебе плохо?

— Немного, но лучше я выпью таблетку и еще тут побуду, — сказала она. — А ты почему плакала?