Ни кола ни двора

Мы с Толиком тоже не могли успокоиться, хотя от нас тут ничего не зависело, все время следовали за мамой, как утята. Иногда мама к нам оборачивалась и выдавала загадочные комментарии вроде:

— Как вам малиновое вино?

Или:

— Будет заместитель мэра Верхнего Уфалея.

Или:

— Одна очень умелая женщина даже сумела приспособить их к подрамникам! Как настоящие картины!

Рано, относительно обычного своего расписания, приехал и папа. Он тоже был в приподнятом, азартном настроении. Они с мамой долго целовались, так что мне даже надоело на это смотреть. Мама кокетливо приподнимала ножку в кожаной балетке от "Сальваторе Феррагамо".

Я посмотрела на Толика, но лицо его не выражало никакого расстройства или ревности, он думал о своем.

Часов в пять папа уже вывел машину из гаража.

— О! — сказал Толик. — Боевая машина вымогателей.

Они оба засмеялись, папа сказал:

— Кое-что никогда не меняется.

Толик огладил блестящий, черный бок папиной "БМВ".

— А ща уже другое модно?

— Ага, — сказал папа. — Порше Кайен, там. Но я человек привычки.

Папа с нежностью потер значок "БМВ", будто нос у собаки.

В машине мама все говорила о том, как волнуется, как хочет, чтобы все прошло идеально. Они с папой выглядели моложе, чем были, и я подумала: делать добро — это здорово, это значит делать что-то значимое.

Но в какой степени добро искупает причиненное зло?

Если так подумать, то ни в какой.

Мне хотелось показать родителям мой Вишневогорск, но, в то же время, я не хотела, чтобы мы появились там на "БВМ". Я слишком привыкла, что в Вишневогорске меня считают своей. Так что, когда мы въехали в город, я легла на сиденье, чтобы меня не было видно. Ноги я положила на Толика.

— Да ладно тебе, че стесняться-то? — сказал он. — Будда во ваще был принцем. И ниче, никто не вякал.

Я сказала:

— Но я не Будда.

— Как не Будда? Во, вышла из дворца, смотришь на смерть, болезни и старость, решаешь, как жить. Чем ты не Будда? Есть мнение, что все мы — Будды.

Я засмеялась, легонько пнула его пяткой. Толик, тем не менее, держался крайне достойно. Не в последнюю очередь, наверное, из-за наличия зеркала заднего вида, в которое папа периодически посматривал.

На мне было красивое, длинное платье, и я подвела глаза, и накрасила губы, и даже мазнула щеки румянами. Я тешилась мыслью, что меня не узнают без моего вечного красного спортивного костюма да еще и с макияжем.

Светку я дожидалась в машине, вместе с родителями. Когда Толик вывел ее, я ахнула и припала к стеклу, больно ткнувшись в него носом.

На ней тоже было платье — золотистое платье в пол, великоватое, конечно, но оттого казалось волшебным, фейным. На голову Светка повязала легкий алый платок, повязала красиво, так, что и не сказать, будто под ним нет волос.

Светка нарисовала себе тонкие, неожиданно хорошо выглядевшие брови, тронула бледные губы красной помадой, придав им сочности и цвета.

Когда она села в машину, я почувствовала приятный, легкий, совершенно летний аромат, исходивший от нее. Светка казалась волшебной королевой, в ней было что-то сказочное, фантазийное. И очень царственное.

— Ты такая красивая, — выдохнула я. — Невероятно.

Я тут же испугалась, что Светка подумает будто я, молодая и здоровая, говорю это неискренне, но Светка все поняла правильно, улыбнулась легко и незаметно.

— Спасибо, Рита.

Толик что-то зашептал ей на ухо, засмеялся, усаживая ее рядом со мной.

Да уж, подумала я, моя соперница за сердце сорокалетнего бывшего зэка не какая-нибудь там стерва, а вполне себе раковая больная. Жизнь, в конечном счете, не любовный роман.

Хотя я читала только "Цветы на чердаке", и там все тоже было не очень просто.

— А это мои родители, — сказала я. — Мама, это — Света, Света — это моя мама, Алевтина Михайловна, а это папа — Виктор Николаевич.

— Очень приятно познакомиться, Светлана, — сказал папа. — Вы сегодня звезда.

А мама обернулась к ней и зачастила:

— Наконец-то я тебя увидела! Надеюсь, тебе все понравится! Я так старалась!

— Какая ты, Алечка, непосредственная, — сказал Толик. Светка положила голову ему на плечо.

— А ты что не приоделся?

— Хочу чувствовать себя в своей тарелке. Да я во всем одинаково выгляжу, так что и стараться без мазы.

— Там очень красиво, — говорила мама. — Сейчас все увидишь.

Мы неслись по мокрому асфальту, проложенному между двумя вечностями, разделявшему красно-золотой, нерушимый лес.

Я вдруг подумала, что Светка тоже осенняя, алая и золотая. И это, наверное, так и задумывалось. Как художественное решение.

Светка была веселая, но тихая, как и всегда, на этот раз будто бы и не от слабости, а от страха, что на самом деле все это происходит не с ней.

Мне казалось, мы будем ехать по пустой трассе в блокаде осени вечно, и я, думаю, не хотела, чтобы это кончалось, но вот вдалеке показались очертания Че.

Теперь я хотела побывать в Че по-настоящему и узнать его изнутри, но — не сегодня. Сегодня я была в этом ветреном и монументальном городе чужой, как и всегда.