Ни кола ни двора

Пришла к выводу, что шанс — это не что-то конкретное, не мечта, которую дети Иришки могли бы исполнить за нее, а просто жизнь, которую они проживут правильно.

Как им оно покажется правильным.

А я — я тоже живу жизнь, которая кажется мне правильной.

Я ношу красный спортивный костюм и читаю книжки старикам, и чувствую себя супергероиней. И я влюблена.

Жить классно, подумала я, вот бы жить вечно.

Мы приехали точно к ужину, и я взахлеб рассказывала родителям о том, что сегодня видела, и где была, правда, чернушные подробности я всегда опускала. Выходило, что я помогаю только божьим одуванчикам. Но так оно для родителей спокойнее. Мама и без того постоянно звонила мне и спрашивала, где я, и что делаю.

Толик качался на стуле и играл с едой, мама и папа слушали меня внимательно, и даже Люся, старательно затиравшая пятновыводителем вино с ковра, замерла и, если бы у нее были ушки, как у кошки, она бы ими наверняка прядала.

Я чувствовала себя звездой.

А мои родители гордились мной, тем, что я помогаю людям, и, казалось, это помогало им смириться с тем, что я все время таскаюсь за Толиком. Они смотрели на меня сияющими глазами, и мне было так приятно.

Мне казалось, я прямо-таки видела, о чем они думают.

Наша девочка была такой малышкой, помещалась на руках, спала вместе с нами и грызла все, до чего могла дотянуться, когда у нее резались зубы.

А теперь она взрослая девушка и читает книжки старушкам и выгуливает инвалидов.

Дело было даже не в том, что я стала в их глазах хорошей и благородной. Скорее родителей удивляло, что я выросла, у меня появились убеждения, я что-то умела, и на что-то была способна. Я была таким беспомощным существом, и вот уже сама могу присмотреть за беспомощными, могу сделать что-то значимое, могу думать и сопереживать, решаю, какой будет моя жизнь. Я могла их удивить.

И тогда я окончательно поняла, о каком шансе говорила Иришка.

Когда я закончила свою речь и снова принялась за ризотто (на самом деле, куда больше оно в исполнении Тони походило на плов, в которой пролили винища), мама всплеснула руками, едва не перевернув бокал с соком.

— Кстати, Рита, Толик! Я договорилась, мы разместим работы этой вашей Светы в музее. Но я подумала, что ей будет куда приятнее, если мы сделаем ей…

Мама на секунду замолчала, сделала большие-большие глаза и выдала:

— Открытие выставки! Конечно, вряд ли я смогу обеспечить критиков, но такой светский вечер, канапе, разные люди, и она увидит, то есть услышит, как эти люди обсуждают ее картины! Почувствует себя такой важной! Я думаю, я смогу обставить все так, чтобы было похоже на светское мероприятие! Пусть передаст мне еще альбомов!

Толик пытался удержать на носу оливку, я наступила ему на ногу под столом.

— Да ты че, смотри че было!

Папа спросил:

— Как тебе идея?

— Алечка гений, — сказал Толик, нырнув под стол за оливкой. — Светке должно понравиться!

Стол закачался.

— Да епты, где она!

— Толик, — сказала мама. — Тут полно оливок.

— Да мозги мне не канифоль, Алечка, я же говорю, идея супер, ты действуй.

— Она про оливку, Тубло.

Я вздохнула, продолжая ковырять вилкой в ризото, а потом вдруг почувствовала, как Толик ткнулся носом мне в коленку, на секунду только, и как будто случайно, но щеки у меня стали горячие, и я уставилась в ризотто так, будто в нем плавала моя причина жить.

— Идея забойная, — сказал Толик из-под стола.

Может, он случайно, подумала я. Толик неторопливо вылез, улегся прямо на пол и глянул в потолок.

— Давай только резче действуй, а то откинется еще, ну и вся история.

Всю неделю я боялась услышать, что Светка и вправду умерла, или, еще хуже, прийти к ней домой и обнаружить легкий, почти невесомый, едва ли не прозрачный трупик.

Мы с Толиком ничего ей не говорили. Я полагала, что Толик поступает не совсем правильно, вдруг, например, мы сделаем Светке сюрприз, а от радости у нее неожиданно прихватит слабое сердце.

С другой стороны, наверное, чем интенсивнее и ярче переживания в конце твоей жизни, тем легче им пробиться к тебе под лед, сквозь страхи и боль.

Я послушно молчала, Толик делал вид, что ничего не происходит, а мама каждый вечер докладывала нам, как продвигается организация выставки.

Мама, по-моему, игралась в куратора.

Я попросила у Светки еще альбомов, вроде как, маме нужно было посмотреть больше ее работ, чтобы решить, и в этот момент меня так и подмывало рассказать ей правду, но каким-то чудом я удержалась.

И вот день, которого я ждала больше, чем ничего не знающая Светка, наконец, настал.

Мама пришла особенно рано. Мы с Сулимом Евгеньевичем как раз обсуждали, сексуальны ли француженки с волосатыми подмышками.

— Не знаю, — сказал Сулим Евгеньевич. — Когда мы в одной постели — что-то есть, природный запах, такая дикая природа, но когда, к примеру, встречаешь на улице девушку, и она тянется за чем-то или, например, поправляет шарфик, а там… So, Rita, let`s look forward to the lesson.