Ни кола ни двора

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказала она. — Можно я возьму альбом?

— Конечно!

Я сделала победный глоток маминого кофе, он оказался невероятно сладким на вкус.

Я чувствовала себя отлично, сильной, хитрой, мне не терпелось рассказать все Светке. Я даже играла с мыслью поехать к ней самостоятельно.

— Спасибо, мам, ты делаешь просто суперское дело!

Я хотела было уйти, умыкнув мамин кофе, но вдруг она сказала:

— А что касается Толика, знаешь, мы с ним даже ходили на свидание. Это было до того, как я стала встречаться с Витей. Помню, мне пришлось вылезать к Толику со второго этажа, а потом он пробрался в магазин и украл две банки компота, мы пили его в парке, и Толик еще с кем-то подрался… Не помню, с кем!

Мама приложила пальчик к губам, кокетливо и одновременно по-детски. В этот момент она была такой красивой, куда красивее меня.

— Он тебе не понравился? — спросила я.

Но мама не ответила. Она продолжила свою мысль самым странным образом:

— Мы с Ритой тогда слушали Джоан Баэз.

Тетя Рита — мамина лучшая подруга. В честь нее меня и назвали. Она жила в Москве и работала журналисткой в какой-то нищей, но правдолюбивой газете. Тетя Рита носила очки с толстым стеклами, обладала внушительным носом, отличной фигурой и прекрасным, восхищающим, живым умом. Я ее обожала, жаль только, что мы виделись так редко.

— Кассета была писана-переписана, такой плохой звук. Толик попросил у меня послушать то, что я люблю больше всего. Я дала ему эту кассету, мне хотелось с ним поделиться тем. Потом мы еще раз пришли к ребятам, и вот он позвал меня танцевать. Играла какая-то другая песня, даже не помню, какая именно. Но мы с ним танцевали, и он пел мне на ухо, знаешь ее, "На берегах Огайо". Ты любила ее в детстве.

Насколько я помнила, то была песня про то, как мужик укокошил свою женщину из ревности, зарезал ее на берегу реки, потому что она не хотела быть его женой.

Мама вдруг вскочила, притянула меня к себе и покачалась в такт неслышимой музыке. Я приняла ее приглашение, мы стали танцевать. Мама пела мне на ухо, нежно, интимно, в чем-то интонация была даже похожа на Толикову. Я вполне представляла, как поет он и маме.

— And only say, that you'll be mine.

In no others arms entwine.

Down beside where the waters flow,

Down by the banks of the Ohio.

I held a knife against her breast,

As into my arms she pressed.

She cried: “Oh, Willie, don't murder me,

I'm not prepared for eternity.”

And only say, that you'll be mine….

I started home 'tween twelve and one,

I cried: “My God, what have I done?

Killed the only woman I loved,

Because she would not be my bride.

Мотив был узнаваемый, я помнила его. Мама вдруг остановилась, засмеялась.

— Тогда мне это показалось ужасно романтичным. Совсем не напугало. Теперь немножко пугает. Не знаю уж, кто ему перевел. Наверное, Эдя. А потом, когда умер Жорик, это он был рядом всю дорогу. Он приехал первым, когда все случилось, когда мы с Витей ничего не соображали. Он занимался похоронами. И так обо мне заботился. О нас.

И я вдруг подумала, что Толик в самом деле не так сильно изменился. Я имею в виду, он стал другим, но скорее пропорционально, чем качественно.

А можно ли превратиться в какого-то совсем уж чужого тебе человека? Да нет, наверное. Может, родители с самого начала были правы, когда говорили, что Толик все тот же.

— Но почему ты не стала с ним встречаться? — спросила я, отпив еще кофе. Мама отстранилась, прошлась по комнате, раскинув руки.

— Потому что я его не любила. А любила Витю. Вот и все. Такая история.

Я долго глядела на маму, а потом спросила:

— Тогда зачем ты с ним переспала?

Мама посмотрела на меня так, словно я ее ударила. Мне не хотелось быть безжалостной, я поставила чашку на стол и развернулась, чтобы уйти. Уже у самой двери мама меня окликнула.

— Рита!

Мне стало жаль ее до слез, до горячего сердца в груди.

Мама сказала:

— Он спасал мне жизнь, чуть не умер. Я была так ему благодарна. Так хотела дать ему что-то взамен.

И, в итоге, дала.

Я сказала:

— Ты не жалеешь?

Мама пожала плечами.

— Я почти сразу рассказала Вите.

Она посмотрела на меня, в маминых глазах читался вопрос: ты ведь достаточно взрослая, чтобы мы об этом говорили?

Я кивнула ей, хотя мама так меня и не спросила. Мамино лицо разгладилось, и я подумала, что недостаточно взрослая она.

— А ты думала, что я его дочь?

Мама засмеялась.

— Да, конечно. Конечно, думала. Но это все неважно, ты — Витина дочка, посмотри на себя.

Господи, мама думала, что я волнуюсь из-за того, что я не папина дочь. Мне захотелось засмеяться, но вместо этого я сделала скорбное лицо.

— Посмотри на себя, ты рыжая, у тебя папины глаза, папины губы. У тебя даже папино сердце, помнишь, тебе делали УЗИ? Толик не твой отец.

Господи, подумала я, ну разумеется, я папина дочь. Я же его полная репродукция. Женская ипостась.

Но мне нравилось, что мама думает, будто я общаюсь с Толиком, как со своим предполагаемым отцом. Это избавляло меня от многих проблем.

— Да, — сказала мама. — Рита, это все было очень непросто. С Витей, с Толиком. С теми мальчиками вообще. Я бы не хотела, чтобы у тебя были такие проблемы.