Ни кола ни двора

— Как-то один раз я все-таки твою мать отжарил. Она потом залетела, и я все думал, что ты моя дочь. Радовался так, когда она тебя родила. Потом, правда, стало понятно, что ты рыжуля. Ну, да. Но с пару недель я был почти уверен, что ты у меня дочка.

Казалось, будто он вылил на меня ушат ледяной воды. Или, может быть, даже не на меня, а на мои детские рисунки, и картинка поплыла, и размылись краски.

— Вы мне врете!

— Неа! По серьезу все.

Почему-то то, что Толик сказал, сделало мне больно. Родительская любовь казалась мне идеальной. А оказалось, что и она — выдумка. И среди каких людей я вообще живу? Что-нибудь я о них знаю?

Кроме того, Толик, видимо, мне отказал. Намекнул, что я для него не женщина.

Нужно было расплакаться при нем, но я сумела только в своей комнате. Выкурила еще сигарету, сунула бычок в шкатулку с колечками.

Если мама переспала с Толиком, подумала я, значит она не любит папу?

Или любит недостаточно.

И Толик меня не любит.

Никто никого не любит в этом безрадостном, пустом мире на краю Вселенной.

Рыдала я долго, потом решила, что пусть он меня не любит, насильно мил не будешь, как говорит в таких случаях народ.

Но пусть переспит со мной, в таком случае, и валит, куда хочет. Пусть станет интересной историей с несчастным концом. Концом, ха-ха.

Я утерла слезы, умылась и стала думать. Что же я могла ему предложить? Наверняка, ему хотелось женщину, в конце концов, он недавно освободился. С другой стороны, может, он и не сам по себе гулял, а с дамами.

Но, в конце концов, говорят, что мужчинам очень нравятся голые женщины. То есть, в принципе, достаточно было выйти к нему без одежды.

Я разделась, посмотрела на себя в зеркало. Вид хотелось бы более праздничный. Тогда я взяла свои старые блестки-тени, как-то мы купили их в итальянском дьюти-фри. Я ими почти не пользовалась, на глазах они ощущались не очень-то комфортно.

Я высыпала на ладонь здоровую горсть и провела рукой по своему животу. Остался перламутровый след, будто от крыла бабочки, только ярче, намного ярче.

Я вымазала все тени, распределила их по лицу и телу, избегая, конечно, как раз таки области, для которой они были предназначены.

Я раздумывала, стоит ли брить лобок, блестела и чувствовала странную дрожь. Слез больше не было, вместо них только ощущение горячих глаз. Я подняла руку, и свет отразился от нее. Какая красота, подумалось мне. Сейчас я спущусь к нему, и он увидит меня голой, и захочет меня. А потом можно будет рассказывать подружкам:

— Я вся обмазалась блестками, вышла к нему без одежды, и мы стали целоваться. А потом он вставил в меня, и это было ужасно больно.

Или ужасно хорошо. В конце концов, не так уж важно.

Тут я услышала Толиков кашель. Толик поднимался ко мне.

Я почему-то ужасно испугалась, щеки залила краска. Я быстро напялила на себя шорты и майку, потому что боялась, что с нижним бельем буду возиться долго, и он застанет меня полуголой.

А ведь еще минуту назад я собиралась выйти к нему без одежды вовсе.

Он распахнул дверь безо всякого предварительного стука. Заехал кулаком по косяку только, когда она была уже раскрыта.

— Можно?

— Да, — сказала я слабым, хриплым, совсем незнакомым мне голосом. Я глянула на себя в зеркало. Мне не хотелось, чтобы он заметил, в каком я виде.

— Какая ты блестючая, — протянул Толик. — Это ща модно?

— Да, — сказала я быстро. — Что вам надо?

— Я, это, извиниться хотел. Я всю дорогу такой. Сначала скажу — потом додумаю. Так голова моя работает. Я тебя обидеть не хотел ваще. Давай мириться с тобой. Вот я ща поеду по делам, а приеду, хочешь, во, поговорим о чем-нибудь? Ты что последнее читала?

— "Случай в Лиддингтоне".

— Это че?

— Рассказ Пристли. Там один чиновник едет в поезде, попутчик говорит ему, что все люди либо умерли, либо мертвы, и чиновник сходит с ума.

— Нормас.

— А вы любите читать?

— В тюрячке все любят.

Я хотела спросить, какая его любимая книга. А если он спросит, какая любимая книга у меня? Я могла бы назвать "Собачьи годы" Гюнтера Грасса, я читала этот роман, он мне даже понравился, но так было бы не совсем честно. А я решила быть честной.

— Моя любимая книга "Вверх по лестнице, ведущей вниз". Это про учительницу. Она ужасно трогательная. И еще "Битвы по средам", это про ученика. Тоже ужасно трогательная. Я люблю трогательные книги.

Толик улыбнулся мне, я его умилила. Что ж, подумала я, сейчас или никогда. Я сделала шаг вперед.

— А какая ваша любимая книга?

— Да хер знает. Мне все книги понравились, которые я прочитал. Бхагавад-гита, может, не знаю. Там сюжет забойный. И мудрые не скорбят ни о живых, ни о мертвых. Богу бы понравилась, а мне нравится то, что зашло бы Богу по моему мнению.

Я сделала еще пару шагов к нему.

— Вы — очень интересный человек.

— Волшебный, — сказал он. Почему-то Толику нравилось это слово.

Оставшееся расстояние между нами я преодолела быстро и отчаянно.

— Пожалуйста, — сказала я. — Я вас хочу, Толик.

Прежде, чем он успел что-либо ответить, я попыталась запустить руку ему в штаны. Интересно, подумала я, какой он наощупь? Будет ли его член твердеть под моей рукой?