Ни бог, ни царь и не герой

«После вручения обвинительного акта к тебе на свидание придет адвокат Кашинский из Петербурга или уфимский Кийков, а может они оба. Они скажут, как надо вести себя на суде, а ты подумай, что еще можешь показать следователю в свое оправдание, только основательное, никаких путаных вещей не надо — это только усугубит положение. Второй обвинительный акт вручат тебе после приговора военного суда. Не падай духом — сделаем все, что возможно. Защитники очень сильные — Кашинский звезда по политическим делам. Точно выполняй их указания».

Сколько я ни думал, ничего не приходило в голову такого, что могло бы изменить дело в мою пользу. Свидетели показали точно и ясно — Мызгин участвовал в захвате оружия. Нетерпеливо ждал я встречи с защитниками — быть может, они что-нибудь сообразят.

Однажды меня вызвали в контору в необычное для допроса время, после вечернего чая. «Для вручения обвинительного акта», — решил я. Иващенко вел допросы всегда в специальном кабинете при конторе, в город меня не водили: видимо, боялись, что мне сумеют устроить побег.

Осточертевшим маршрутом привели в следственный кабинет.

— Здравствуйте, волчонок, — весело, как всегда, встретил меня Иващенко. — Садитесь. Вот мы с вами и опять увиделись. На этот раз нам предстоит интересная беседа. Я скажу вам честно, она нужна не столько для пополнения материалов дела, — вы отлично понимаете, что их более чем достаточно, — сколько для характеристики вашей личности. Понимаете, меня просто интересует один случай из вашей биографии. Он настолько необычен, что мне хотелось бы услышать от вас подробный рассказ.

— О чем? — от корректного Иващенко я мог ждать всяких подвохов и подлостей.

— Если припомните, позапрошлой зимой, когда вы с Михаилом Гузаковым скрывались в районе Гремячки, туда была послана большая воинская охотничья[2] команда ловить вас. Она обнаружила вас в густом сосновом бору выше сторожки лесника, вверх по ручью, на сходившихся к нему обрывистых скалах. Отряд шел цепью и начал преследование, когда вы были впереди в полуверсте. Он прочесал весь лес и неизбежно должен был прижать вас к обрыву. Но вы исчезли. Куда? Вы понимаете, что это теперь чисто исторический, так сказать, вопрос, не имеющий никакого практического значения для вашего дела.

— Впервые все это слышу.

— Но, простите, солдаты и офицер утверждают, что это было именно так.

— Значит, вашим храбрым воякам со страху померещилось.

— О, как грубо вы отзываетесь о наших воинах! Вы сами знаете, что они не трусы. Сейчас я приглашу начальника охотничьей команды. Он жаждет с вами побеседовать. Часовой! Попросите поручика Селезнева.

Вошел высокий голубоглазый офицер в отлично сшитом мундире. Поздоровался и сел справа от следователя.

— Ну-с, поручик, узнаете молодого человека?

— Утверждать не могу, господин следователь. Было довольно далеко. Правда, я смотрел в бинокль, однако видел лишь спины. Но, я думаю, если действительно одним из тех двоих был этот юноша, то он не откажется рассказать, как все произошло. Я очень прошу вас, Мызгин. Не могу забыть, как вы, два молодых паренька, так ловко провели опытных людей и исчезли в то время, когда мы считали, что поставили вас в безвыходное положение. Расскажите, прошу вас.

— Он уже заявил, — усмехнулся Иващенко, — что впервые слышит об этом от меня. По-видимому, вас обманул мираж. Так сказать, галлюцинация, господин поручик.

— Ну, что вы, галлюцинация сразу у полусотни солдат?! Мызгин, даю слово русского офицера: у вас нет никаких причин открещиваться от собственного мужества и находчивости!

— Да не знаю я ничего!

— Мызгин, уважая профессиональный интерес поручика, я обещаю, что не стану наш разговор приобщать к делу; он останется конфиденциальным, доверительным. Ну, между нами, понимаете?

Долго убеждали и уговаривали меня Иващенко и поручик. Но я помнил приказ партии: никаких показаний не давать. Так и остались они ни с чем.

Однако «охотникам» не померещилось. Действительно, они преследовали нас с незабвенным Мишей Гузаковым.

Мы шли на лыжах вдоль скал. Наезженная лыжня замысловато извивалась, и когда мы заметили преследователей, было поздно: все пути отхода оказались отрезаны. Кроме одного…

Скалы круто обрывались к руслу Гремячки, занесенному огромной толщей наметенного ветрами снега. Сзади — каратели, впереди — десятисаженный обрыв.

Что выбрать?

И мы предпочли обрыв.

Скользя вдоль края скал, нашли место, где нас не стало видно солдатам, сняли лыжи и, не взглянув вниз, чтобы не передумать, прыгнули в пропасть…