Ни бог, ни царь и не герой

Как-то в перерыве Володя высказался по поводу занятий особенно резко. Я ответил не мягче. Температура беседы подскочила до критической. Еще слово с одной стороны, слово с другой — и ахнул взрыв. К счастью, взорвался не мелинит, а инструктор: схватив со стола колбасу, приготовленную для нашей коллективной трапезы, я в ярости бросился на Володю. Через несколько минут от нашего обеда остались лишь обрывки и крошки. Густомесову было не столько больно, сколько обидно: избили… колбасой! Взбешенный, он убежал из лаборатории и пожаловался в совет боевой организации.

Меня вызвали на совет. Когда я вошел, Володя уже сидел в комнате, мрачный, надутый, и даже не взглянул в мою сторону.

Члены совета начали было всерьез меня допрашивать, но не выдержали тона. Первым грохнул хохотом Михаил Кадомцев:

— Ох, не могу — колбасой! Ну и Петруська!..

Несколько минут никто не мог произнести ни слова: смеялись до колик. Я стоял красный и сконфуженный: действительно, кинулся на товарища, своего же боевика, с колбасным кругом! Ну, чего мы не поделили?!

— Оба вы — хорошие ребята, — сказал, наконец, Кадомцев, вытирая слезы. — С кем беды не бывает! Вот увидите, скоро станете закадычными друзьями. Ты, Володя, действительно, не вмешивайся в то, как Петруська вас учит. Он свое дело знает, не зря за границей кофей пил. А что в теории бомбистской слабоват — не беда. Теорией станет заниматься после революции, в пролетарской военной академии. — В глазах Михаила мелькнула развеселая искорка. — А ты, Петрусь, когда в следующий раз своих учеников вразумлять станешь, — смотри, не хватай окорок: он тяжелый, убить можно…

На этом конфликт был исчерпан. А слова Кадомцева оказались правильными: с Володей мы крепко подружились и пронесли эту дружбу сквозь тюрьму и ссылку.

Склад «готовой продукции» в Уфе мы оборудовали на медовом заводе Алексеева, отца нашего боевика Володи «Черного». Там в асфальтовом полу был искусно вырезан люк. Он вел в солидную подземную кладовую, где и хранились бомбы. В этом же подвале разобрали кирпичную кладку и замуровали туда оружие, хорошо смазанное и завернутое в парафиновую бумагу. Ход в склад маскировали многочисленные кадки с медом. Оберегал арсенал член боевой организации Ксенофонт Антонов, «Великий конспиратор», мастер медового завода.

Бомбы мы изготовляли и накапливали не только для текущих оперативных целей той партизанской войны с правительством, которую боевики Южного Урала еще вели на протяжении 1907 года. Нет, мы смотрели вперед, готовились к грядущим решительным боям пролетариата за власть. И надо сказать, что многие склады оружия и боеприпасов отлично сохранились до 1917 года. Их вскрыли старые дружинники, когда формировалась уральская Красная гвардия, принявшая старое название — «Боевые отряды народного вооружения». Да, недаром Уральская областная партконференция в феврале 1906 года оценила боевые дружины как основу будущей повстанческой армии. Можно проследить прямую линию революционной преемственности от большевистских боевых дружин первой революции через Красную гвардию великого девятьсот семнадцатого к Рабоче-Крестьянской Красной Армии и могучим Советским Вооруженным Силам.

Многие боевики из тех, кто готовил бомбы и умел с ними обращаться, развозили их по всему Уралу — в Екатеринбург и Тагил, в Челябинск и Пермь, в Вятку и Мотовилиху, в Златоуст и даже за пределы края — в Самару. И не просто перевозили, но и обучали дружинников обращению с этим оружием. Уроки не ограничивались теорией — в отдалении от населенных пунктов, на «полигонах», проводили боевые учения.

Ездил и я.

Однажды случай спас меня от, казалось бы, неминуемого ареста.

Совет Уфимской дружины поручил мне ознакомить с нашими бризантными бомбами большевиков-самарцев. Время выбрали неудачное — незадолго до этого в Самаре прошла полоса обысков и арестов, полиция действовала очень активно, и скрываться от слежки было трудно. Мы собирались в лесу, принимая тщательные меры предосторожности. Тем не менее охранке удалось напасть на наш след. Постовые вовремя успели нас предупредить. Я прервал занятие, и мы разбрелись по заранее установленным маршрутам.

Вечером от хозяина конспиративной квартиры, сочувствовавшего нам местного адвоката, я узнал, что все обошлось благополучно. Полицейским не удалось никого арестовать. Но одно событие, о котором стало известно на следующий день, резко осложнило положение: выяснилось, что двое моих учеников задушили попавшегося им по дороге из лесу шпика.

Ребятам пришлось перейти на нелегальное положение, и Самарский комитет переправил их в Баку. Занятия мы вынуждены были прекратить. Я сразу же вернулся восвояси.

Поезд приходил в Уфу часа в четыре дня. Как полагается, сначала я отправился на явку. Там мне должны были сказать, где, с кем и когда встретиться и что делать дальше.