Ни бог, ни царь и не герой

Спокойно и, я бы даже сказал, безмятежно перебрался я через границу. Атмосфера на границе была настолько патриархальной, что российский пограничник даже сам помогал переносить через кордон корзины с пистолетами для уральских боевиков.

Две из них я оставил на время у товарищей в Дубно, а остальные через несколько дней были уже в родной Уфе.

АРСЕНАЛ БОЕВЫХ ДРУЖИН

К этому времени подготовка лаборатории закончилась. Можно было приступать к работе.

Помещение для мастерской подыскали в доме Савченко, на углу Солдатской и Приютской улиц. Дом этот состоял из трех флигелей, и в одной из них на имя члена совета боевой организации Владимира Густомесова сняли верхний этаж. Квартира в общем отвечала требованиям конспирации, и все мы, работавшие в лаборатории, свято их соблюдали. Жил в этой квартире только Петр Подоксенов — в его обязанности входила охрана лаборатории. Кроме нас троих, в мастерскую командировали Тимофея Шаширина, Василия Мясникова, Владимира Алексеева — «Черного». Самым младшим был Иван Павлов, который и партийную кличку получил ребячье-ласковую — «Ванюша Беленький». Ванюша был тогда совсем подростком, но храбрости его хватило бы на нескольких взрослых мужчин. Недаром он входил в состав совета боевой организации.

Таким образом, уфимская лаборатория была одновременно и мастерской и школой: ведь, кроме меня, никто из ее сотрудников не имел никакой подготовки, и ребята овладевали делом «на ходу».

Наша мастерская была строго засекречена. Кроме нас и членов совета дружины, никто, даже боевики, не знали, где она находится. Днем никто из нас, кроме Пети Подоксенова, на работе не появлялся. Приходили мы туда ночью и уходили до рассвета. Подоксенов же, наоборот, почти не оставлял квартиры. Ему разрешили выходить лишь поздно вечером в лавку или попариться в баньку. Появляться в иных общественных местах совет дружины категорически ему запретил. Так Петр и жил долгие месяцы затворником в тяжелой атмосфере испарений взрывчатых веществ.

Работа в лаборатории была крайне опасной. Динамит, пироксилин, гремучая ртуть, менделеевский порох, бикфордов шнур, бензиновые паяльные лампы — все хранилось тут же, в кладовке, без соблюдения элементарных правил обращения со взрывчатыми материалами. Мы это отлично понимали и делали все возможное, чтобы уменьшить риск. Но, как говорится, выше себя не прыгнешь: подполье оставалось подпольем, и приходилось, махнув рукой на технические каноны, мириться с теми условиями, что были.

Словом, лаборатория наша могла в любой момент взлететь на воздух. Прямо скажу, перспектива эта, в которой мы ясно отдавали себе отчет, особого удовольствия нам не доставляла.

Кроме этого, сама возня со взрывчатыми веществами довольно вредна — ведь многие из них ядовиты. Если, например, начинять бомбы динамитом без резиновых перчаток, можно отравиться. А перчатки часто рвались, их не хватало. Мы старались работать осторожно, пили в качестве противоядия черный кофе и молоко, и тем не менее к концу рабочего дня (вернее — рабочей ночи) у всех разламывалась от боли голова. Однажды я отравился так сильно, что врач еле-еле меня выходил.

Но мы обладали в те времена одним бесценным качеством, которое позволяло не слишком задумываться над опасностями, — молодостью. Ведь самому старшему из нас было в ту пору двадцать два. Но та же молодость бывала и причиной мальчишеских ссор по пустякам, разраставшихся иной раз в серьезный конфликт, улаживать который приходилось нашим руководителям.

Однажды, например, мы рассорились с Густомесовым.

Дело в том, что мне, как инструктору, пришлось довольно туго из-за моей малограмотности. А среди учеников были ребята с образованием, такие, как Володя Густомесов, который окончил реальное училище. Я принялся обучать всех так, как меня самого учил во Львове товарищ Николай, — главным образом практически. Густомесов стал вмешиваться в «учебный процесс»:

— Разве так преподают? — возмущался он. — Нужны чертежи, математические расчеты!

Меня эти разговоры злили: я считал себя знатоком бомбистского дела. А Володя находил, видимо, что образовательный ценз обязывает его следить за тем, чтобы ученье шло на высоком теоретическом уровне. Коса нашла на камень, и отношения наши обострились. Наверное, сыграло свою роль и то, что я уже почти год жил на нелегальном положении, выкручивался из разных невеселых ситуаций и потрепал нервишки. Конечно, надо было обратиться в совет боевой организации, нас обоих бы взгрели и все окончилось бы мирно. Но получилось иначе.