— Мастерская наша процветает. Клиентура у нас обширная. Заказчики нами довольны, хвалят за аккуратность. Мы всегда работу сдаем в срок. — Художник улыбнулся, потом посерьезнел и, с притворным сокрушением вздохнув, проговорил: — Единственно, что нас тревожит, — конкуренция-с… Лавра мастерскую держит. Богатую. В разные магазины товар поставляет, и своя лавка у них есть. Поперек дороги мы монахам стали-с. Злобятся они на нас, что заказчиков отбиваем, а что же делать, ежели работа наша отменная! Закажите, сударь, образок у нас, не пожалеете. Вот, могу предложить святого Николая-угодника в серебряном окладе-с. Останетесь довольны-с. — Он фарисейски поднял глаза горе́ и тут же, не выдержав роли, озорно расхохотался. — А тем временем под этой вывеской наша типография листовочки и книжечки печатает.
— Сколько же у вас богомазов?! — удивился я. — Ведь множество икон вам делать приходится!
— Вот в том-то и штука! — прищелкнул языком художник. — Один я пишу, и то для отвода глаз.
— Как так?
— А очень просто. Клиенту показываем образцы икон, альбомы, образчики рам и киотов. Рядимся. Потом берем задаток. Заказчик уходит, а кто-либо из нас отправляется по «божественным» магазинам искать подходящее. Купим — тогда наш мастер ризы меняет, переделывает, комбинирует. — Иной раз в лавровской мастерской иконы приобретаем, — художник прыснул, чуть не захлебнувшись борщом. — Ежели бы только монастырские богомазы знали, что мы конкуренцию за их счет поддерживаем!..
— Здорово! А типография как?
— Работает! Недавно в бюро спор вышел. Нам анархисты один заказ дали, три небольших брошюры отпечатать. Члены бюро чуть не поссорились. «Как, — говорили одни, — анархистские книжонки печатать? Мы с анархизмом воюем, разоблачаем, а тут вроде как бы его распространять!» — «Так за деньги же, — возражали другие. — Средства нам для работы ведь нужны? Нужны! А что касается анархистов, так мало ли на что приходится идти! Если следовать вашей логике, тогда давайте бросим и иконописную мастерскую: ведь Маркс сказал, что религия — опиум для народа. К тому же, если не у нас, так анархисты в другом месте свои брошюры тиснут». В конце концов заказ от анархистов взяли. Теперь мы с деньгами. С полицией мы в дружбе: околоточного, как положено мастеровщине, частенько зовем к обеду, подносим водочки. Отгораживаемся от охранки его широкой спиной. — Художник вздохнул. — Так вот и живем. Как муравьи: строим, строим свою кучу, потом появится жандармский сапог и одним ударом развернет ее всю. А уцелевшие снова терпеливо строят…
Я переночевал в мастерской, среди икон и киотов, а утром сразу отправился к поезду.
Из Дубно невозмутимый балагула довез меня прямо до знакомого кременецкого «Гранд-отеля». Я снял номер и, полусъеденный клопами, вышел на следующее утро навстречу старику газетчику.
Мне повезло, мы тут же встретились, и он сразу ответил на мой пароль. Я немедленно приступил к делу: время не терпело.
— Где я могу найти Яшу?
— Анархиста Яшу, пане? — удивился газетчик. — Зачем пану Яша?
— Нужно по одному делу, — уклончиво отвечал я.
— Ну, добже. Не хочет ли пан повидзеться с Яковом в той хате, куда Грицько приезжает?
— Хорошо. Когда?
— Як вечор наступит. — Он вдруг тоненько засмеялся — вернее, захихикал: — Знает ли пан, як той раз он их напугал? О, добже, добже напугал!
— Так вечером? — не очень вежливо перебил я: мне ни к чему были долгие разговоры в людном месте.
«Та хата» оказалась домом, где я видел в первую свою заграничную поездку женщину с двумя красавицами ребятишками. Хозяйка меня сразу узнала, и это меня не очень обрадовало.
— Скильки людын через нас прошло, а Грицько тильки вас все вспоминает: як вы с ним ходили на вечорницы да спивали писни…
— А где Грицько?
— Его зараз нема. Вин придет позже. А Яша здесь. — Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с моим знакомцем,, щеголеватым анархистом.
— Ну, что ж, Яков, — протянул я ему руку, — гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда могут. Здравствуйте. Я к вам по делу.
— Что, — воскликнул Яков, — решил к нам в партию идти? Бросить социал-демократов?!
Вот так да! Хорошенькое начало разговора! И самое главное, что нельзя с ним ссориться, — упрется, и ничего я не разыщу.
— Разве здесь такие вещи говорят? — сухо осведомился я. — Я не думал, что анархисты такие плохие конспираторы.
Яков залился краской.
— Прости, забыл. Идем вон в ту горенку.
Он пропустил меня вперед к двери, и мы перешли в другую комнату, где никого не было. Начался трудный, дипломатический разговор. Я старался узнать, как мне разыскать нового «Черта», а Яков убеждал меня вступить в анархисты. Яков соблазнял меня каким-то предполагаемым миллионным «эксом», а я думал только о том, чтобы он помог мне выцарапать оружие.
— Я знаю, что оружие во Львове у «Черта», — проговорил, наконец, Яков, — но мне не известно, чье оно.
— Оружие наше, уральцев. «Черт» обязан был доставить его в Дубно нашим людям, но почему-то придержал.
— А я знаю, что «Черту» за оружие платили и уральские анархисты.
— Как так?!