Ни бог, ни царь и не герой

Чевардин привстал на койке и разразился дикой бранью. Я и не знал, что Алешка умеет так ругаться. Толкнув его в грудь, я прошептал:

— Так согласен бежать?

Чевардин от моего толчка свалился на койку и еле слышно ответил:

— Согласен, — и снова обрушил на меня ругань.

Выругавшись в ответ, я вернулся к Медянику, спросил, что он хочет передать родителям и жене. Потом, попросив, чтобы он не рассказывал надзирателю, как я ткнул Чевардина, а то меня в следующий раз, мол, не пустят, забрал платок и простился.

Только успел я выйти, как встретил надзирателя.

— Что это там за шум?

— Да симские между собой не поладили, — ответил я. — Мирить их пришлось.

И я постарался скорее ретироваться. Только отойдя на почтительное расстояние от ворот тюремной больницы, я вздохнул полной грудью: «Вот так свидание! При таком непредвиденном обороте дела свободно мог попасться, точно карась в зубы щуке!» Я перевел дух и вытер со лба испарину. Что, если бы я растерялся? Или надзиратель бросил бы просматривать передачи и вошел в палату со мной?.. Я вдруг почувствовал себя таким обессиленным, словно целый день ломал спину на погрузке.

Когда в этот же день я доложил обо всем совету дружины, члены совета только покрутили головами:

— Ну-ну!.. Нечего сказать, попал в переплет! Теперь, чтобы вытащить Алексея, надо быть черт те как осторожными, а то кто их знает, до чего они там в палате после твоего ухода договорились. Ведь надзиратель мог брякнуть Медянику, что посетитель-то был брат Чевардина!

Но ждать не было времени. Алексея могли со дня на день вернуть в тюрьму.

— Что ж, ребята, — сказали нам члены совета. — Мы наметили было побег на завтра, но теперь придется перенести его на сегодняшний вечер. И пораньше, пока еще улицы не угомонились. Когда все стихнет, трудней и опасней будет пробираться с Алешей.

Решили вместо четверых, как думали прежде, послать шестерых боевиков. Перерезать прутья решетки поручили, как слесарю, мне. Ножницы-кусачки должна была принести боевичка Стеша Токарева. Уходить всем пешком и вразброд. Наш «извозчик» доставит Алешу на конспиративную квартиру. Утром туда приду я…

Руководителем операции назначили Алексея Калугина — «Черного».

— Ну, ребята, — удачи! — пожали нам руки друзья.

Разошлись уже в сумерки. Стеша принесла мне многошарнирные, длиной с аршин, ножницы. Я попробовал — резали они легко и бесшумно.

Тут же я отправился на указанное место.

Когда совсем стемнело, «Черный» проверил всех и дал приказ действовать.

Постовые заняли позиции, чтобы в случае надобности, перехватить больничную охрану. Быстро разобрали кусок изгороди, подкрались к окну Алешиной палаты, и я вытащил свой инструмент. Прут решетки поддался легко. Второй — тоже. При помощи тряпки, смазанной медом, мы очень тихо выдавили все стекло.

Для маскировки Чевардин догадался завесить окно одеялом. Стекло снизу до половины рамы было закрашено, поэтому из палаты никто не мог увидеть, как я орудовал ножницами и как выдавливали стекло. К тому же тяжелобольной Медяник спал.

Все это произошло очень быстро — честное слово, мне кажется, не дольше, чем нужно, чтобы прочесть эти строки.

Вот уже подъехала повозка… Мимо меня пронесли Алексея.

— Разойдись…

Мы мигом исчезли.

Не знаю, как друзья-боевики, а я был очень взволнован и возбужден. Всю ночь не спал, с нетерпением ждал утра, чтобы идти к Алексею. Радость бурлила во мне: дело удалось, Алешка на свободе! Это было настоящим счастьем, счастьем исполненного революционного долга…

И вот, наконец, я на конспиративной квартире у Алексея. Не очень комфортабельный переезд разбередил его рану, и он чувствовал себя скверно. Нужно быстрее возобновить лечение, но нечего и думать о враче — вся полиция и жандармерия были подняты на ноги, и в город уже проник слух о дерзком побеге раненого «политика». Медяник наверняка уже понял, зачем я был у него, и нас обоих — Алешу и меня — усиленно разыскивают.

В обед пришла записка от совета дружины, чтобы я не смел показываться в городе, а отсиживался до особого распоряжения вместе с Алешей.

На другой день нам передали много перевязочного материала, и мне пришлось неожиданно превратиться в… медика. Вот уж не ожидал!

Учил меня санитарному делу сам Алексей. Это были своеобразные уроки: «профессор» был одновременно «клиническим больным», и кривясь от боли, инструктировал меня, когда я ежедневно чистил ему рану, совал в нее тампоны, накладывал бинт.

Так прошло дней пять-шесть. Немного поправившись, Алеша уехал в Екатеринбург, к невесте. А я получил новое партийное задание.

ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ

С производством легких бризантных бомб дело у нас пока не сдвигалось с мертвой точки — не было специалистов. Взрывчатые вещества, добытые с таким трудом и риском, лежали неиспользованные. Уфимский комитет партии и совет дружины связались с Боевым центром при Петербургском Комитете РСДРП и договорились об организации на наши средства школы бомбистской техники. В декабре 1906 года меня командировали в Петербург, в эту школу. Я должен был получить необходимую подготовку и, вернувшись на Урал, наладить производство снарядов.