Ни бог, ни царь и не герой

Утром я спустился в «гостиную», уселся за столик, на котором лежали старые журналы, и, как мне было указано, принялся ждать газетчика. Вот и он… По что такое?! «Петрович» говорил о старичке еврее, а это молодой парень и к тому же русский. Быть может, здесь что-нибудь случилось, и этот газетчик заменил прежнего? Или газетчиков тут двое?

Заговорить ли с ним? Сказать ли пароль? Нет, нельзя…

До самого обеда я сидел как на иголках, делал вид, что с интересом просматриваю «Живописное обозрение» и «Ниву» «времен очаковских и покоренья Крыма». Двери гостиницы хлопали, то и дело входили и выходили какие-то люди; некоторые с любопытством косились на меня. Я нервничал, мне уже начинали мерещиться шпики.

Наконец дверь хлопнула в очередной раз и в комнате появился человек с кипой газет под мышкой. Ура! Достаточно мне было взглянуть на него, чтобы, понять: это тот самый! Маленький, сухонький, сутуловатый старичок, кряхтя, свалил свою ношу на стол и сказал, потирая поясницу:

— День добжий, пане… Ох, заныли мои стары кости!..

На старике был потерявший всякий цвет картуз, потертое мешковатое пальто и глубокие резиновые калоши.

Все так же охая, старик принялся разбирать и раскладывать газеты, что-то певуче бормоча себе под нос.

— Послушайте, господин, — я сам почувствовал, что произнес это чересчур весело, — когда здесь получатся сегодняшние «Московские ведомости»?

Не бросая своего дела, старичок вскинул на меня остренькие выцветшие глазки, словно воткнул два буравчика:

— А что пану так интересно в «Московских ведомостях»?

Ответ был верный!

— Там должно быть объявление насчет одной службы…

— Так вам-таки да придется любоваться нашим местечком цилый тиждень…

Все в порядке!

Старик собрал оставшиеся газеты, оглянулся вокруг и, понизив голос, назвал мне улицу.

— Пусть пан приходит туда через два часа. Я там пана встречу.

И, прихрамывая, охая, растирая поясницу, старичок удалился.

Кременец являл собою в те времена типичный образец заштатного городишки Юго-Западного края. Основной его приметой была неописуемая грязь. И кривые улочки, где ютились жалкие хибарки еврейской и украинской бедноты, и улицы посолиднее, застроенные ладными домами местной «знати», знали одно-единственное «покрытие» — вязкую, непролазную черноземную хлябь.

Городок раскинулся на склоне холма, и казалось, будто весь он, со всеми своими улочками и переулками, с домишками и развалинами старой крепости, с корчмами и церковью, костелом и синагогой медленно сползает вниз по толстому слою густой, жирной грязи.

С трудом вытаскивая ноги из этого месива, я шел к условленному месту. Нет-нет да и тревожили опасения: еще попадешь здесь в какую-нибудь ловушку! Того и гляди засосет это аховое местечко.

Вот и указанный мне перекресток с распятием. Пока было все без обмана. На углу стоял давешний газетчик с невысоким, очень коренастым мужчиной в кожушке.

— Вот и пан пришел. Будьте знайомы, пане. О це и е той Грицько…

«Той Грицько» весело улыбался, скаля из-под усов крепкие желтые зубы.

Мы договорились, что вечером попоздней на улице, идущей на запад, в сторону границы, я постучу в крайнюю хату по правой руке. Мне отопрут, и я там должен буду дожидаться Грицька. Он подъедет на волах или конях и увезет меня в приграничное село, а оттуда переправит за кордон. До вечера же я побуду на квартире у газетчика. На том мы с Грицьком и распрощались.

Вот тут-то и началось выматывание нервов. Как ни старался я держаться «бывалым парнем», хитрая пограничная публика сразу сообразила, что я новичок.

Старик повел меня к себе домой, сдал на руки старухе жене и совсем древней матери, а сам куда-то исчез. Я огляделся. Квартира газетчика состояла из трех, по моим тогдашним представлениям, хорошо обставленных комнат. Я мыкался из угла в угол самой большой из них, видимо столовой, рассматривая пришпиленные веером по стене фамильные фотографии и прислушиваясь к непонятному разговору женщин за стеной. Вскоре жена газетчика вышла из кухни, постелила на стол чистую скатерть и принялась расставлять тарелки.

— Пане, сидайте з нами снидаты, — радушно пригласила она.

Я не отказался и уселся за стол.

Но в это время хлопнула наружная дверь и в дом торопливо вошел запыхавшийся хозяин. Он отозвал в угол мать и жену и стал о чем-то с ними шептаться, энергично жестикулируя и время от времени показывая большим пальцем через плечо в мою сторону.

Потом газетчик подошел ко мне.

— Ой, пане, такая большая неприятность, — сказал он. — Как бы ко мне не пришел пан обыск… Знаете что, давайте я вас скорее переведу в другое место. Вы не делайте себе волнение, то тоже хорошее место…

Что мне оставалось? Пришлось подчиниться.

Мы долго петляли по кременецким улицам, пока не пришли к какому-то кирпичному домику. Спустились в полуподвал. Несколько минут я ничего не мог разглядеть, так тут было темно. Потом привык. Мы прошли три или четыре комнаты. В последней оказалось несколько женщин, старых и молодых. Мой провожатый шепнул что-то одной и, сказав мне, чтобы я ждал, куда-то исчез.