Ни бог, ни царь и не герой

Кроме лечебного корпуса, на территории есть еще два здания: кухня и караулка, где всегда находятся три солдата с разводящим. Тут же телефон. Охраняют территорию всего два человека: один стоит у ворот и изредка обходит вокруг ограды, другой — при входе в самый корпус. В больнице дежурит лишь один-единственный надзиратель. Больные размещены в нескольких палатах.

Обо всем этом мы доложили совету дружины.

Пока мы возились с разведкой, другие боевики добыли через адвоката пропуск на свидание с Чевардиным. Достать пропуск «на предъявителя» не удалось, он был выписан для «брата». Свидание назначили на следующий день.

Это была большая удача — у нас появилась возможность договориться обо всех подробностях с самим Алешей.

Однако тут же возникло серьезное затруднение. Так как пропуск был выписан брату Чевардина, послать на свидание кого-нибудь из девушек — членов симской дружины, находившихся в это время в Уфе, как это хотели раньше, стало невозможно. Из уфимских боевиков никто не знал Чевардина, а вызывать какого-нибудь парня из Сима не было времени.

Мне сказали:

— Придется, Петрусь, пойти к Чевардину тебе. Это, конечно, большой риск, слишком хорошо тебя знает полиция, попадешься — плохо придется. Но другого выхода нет… Согласен?

Разве я мог отказаться?

Товарищи собрали гостинцы для Чевардина, наши девушки придали им вид домашней передачи. Собственно, эти гостинцы нужны были не столько Алеше, сколько мне, чтобы я ничем не отличался от других посетителей, — ведь все шли к арестантам со свертками.

На случай провала совет дружины послал вместе со мной четверых боевиков для охраны и лошадь с пролеткой. Я столковался с ребятами, где они будут находиться во время моего «визита» и где расположится «извозчик».

С собой у меня была подробная записка Чевардину.

Свидания разрешались с обеда до трех часов пополудни. Вскоре после обеда я уже подходил к больнице.

С обеих сторон к больнице шли родственники заключенных. Их было довольно много, что меня порадовало: с группой людей пройти лучше, меньше станут приглядываться. Я чувствовал, что лезу прямо черту в пасть, и на душе кошки скребли. Но надо — значит надо!

Вот и первый часовой. Ни на меня, ни на других посетителей он не обращает ровно никакого внимания. Даже не глядя в нашу сторону, солдат флегматично крутит цигарку. Весь его вид словно говорит: «Как мне это все осточертело!»

Настроение у меня поднялось.

Вошли в коридор больничного корпуса. Здесь около стола посетители предъявляли свои пропуска второму часовому и надзирателю, не менее равнодушным. Солдат тупо смотрел куда-то в потолок, а надзиратель лениво просматривал принесенные продукты и ставил на пропуске отметку.

Дошла очередь и до меня. Показал пропуск. Надзиратель неожиданно оживился:

— А, это к Чевардину! — дружелюбно сказал он. — Ну и крепкий же парень ваш браток!

Надзиратель отметил и вернул мне пропуск.

— Ихняя палата — шестая налево, — объяснил он. — Она открыта. Там тяжелые лежат. Из них только ваш брат понемногу встает. С клюшкой ходить учится.

Отлично! Вошел я благополучно. Еще бы так же благополучно выйти.

Дверь в шестую палату была открыта. Я распахнул ее и быстро окинул комнату взглядом. В ней стояло десять коек, но все, кроме двух, были свободны. Алексей лежал у огромного окна. Он читал книгу и даже не взглянул в мою сторону.

Едва я шагнул к койке Чевардина, как вдруг меня остановил голос второго больного:

— Ванюшка! Ты как сюда?!

Я застыл от неожиданности: у самого входа лежал сынок симского купца Медяника, отъявленный черносотенец и громила. У меня язык прилип к гортани. А Медяник весело продолжал:

— А мне говорили, ты политик и от власти скрываешься!

Мелькнула мысль: «Без стрельбы не уйти!» Но в тот же миг родилось другое решение. И я бросился к Медянику с распростертыми объятиями:

— Федька! А я выглядываю, где ты! Твои старики просили меня передать тебе гостинцы. Эх, какой ты плохой стал! Зеленый вовсе, похудел…

Я мигом присел у него в ногах, развязал узелок и стал выкладывать продукты, продолжая заговаривать ему зубы:

— Это я-то политик? Что ты! Наоборот! Я состою в «Союзе истинно русских». Вот, видишь, и к тебе пришел.

В это время я бросил взгляд на Алешу. Тот уже во все глаза уставился на меня. Вид у него был такой растерянный, что в другое время я, наверное, расхохотался бы. Но тут было не до смеху. Я чувствовал, что Чевардин вот-вот крикнет мне: «Изменник!» — и тогда все пропало. Но в такие острые моменты, к счастью, появляется какая-то дьявольская находчивость и изворотливость.

— О! — сказал я. — И Алешка Чевардин здесь! Вот этот и впрямь политик! Ну-ка, я плюну ему в морду!

И, бросив сверток на кровать Медяника, я, гогоча, пошел к Алеше, загородил его от Медяника спиной, — а она у меня, слава богу, широкая! — и сунул ему записку. Потом шепнул, даже не шепнул, почти беззвучно «прошевелил» губами:

— Будь готов к побегу…

Только тут Алеша ожил. Выражение лица у него сразу переменилось. Опять опасно! Я громко проговорил:

— Ну, как политик? Не сладко против батюшки-царя идти? — и шепнул: — Дурак! Ругай меня!