Заключенные симцы сидели в нижнем коридоре четвертого корпуса, в двух камерах, человек по пятьдесят в каждой. В двух других камерах по другую сторону этого же коридора находились уголовники, главным образом «срочники». Всех заключенных раз, а то и дважды в день выводили на прогулку. Во дворе для каждого корпуса было отведено определенное место, и узники гуляли парами по кругу под неусыпным наблюдением надзирателей, торчащих по сторонам и в центре движущегося кольца.
Каратели, как уже говорилось, хватали и бросали в тюрьму кого попало, правого и виноватого, и поэтому среди заключенных симцев большинство не только не входило в боевую дружину, но не состояло в партии и даже не участвовало в восстании. Этих людей партийцы старались оберегать от всяких чуждых влияний, поддерживали в них бодрость и чувство рабочей солидарности. Но одновременно надо было добиваться, чтобы ни в чем не виноватые рабочие не пострадали от руки царского «правосудия» — «скорого и правого». И совсем уж никуда не годилось, если бы они пали жертвами какой-либо провокации.
Однажды после обеда надзиратели вывели на прогулку сразу обе камеры уголовных. Раньше так никогда не делали: обычно камеры гуляли по очереди. Особенно тщательно изолировали на прогулках политзаключенных, боясь, что они войдут в контакт и начнут агитацию среди уголовных.
Вот уже была подана команда кончать прогулку, но уголовные продолжали ходить по кругу. В это время надзиратель выпустил во двор одну из камер симских рабочих.
Едва успела первая пара «политиков» пристроиться в хвост гуляющим, как уголовники набросились на них. Началась свалка. Симцы, шедшие сзади, увидев, что их товарищей бьют, при этом бьют явно насмерть, бросились на выручку. Но силы были слишком неравны: на стороне уголовников стараниями администрации оказался не только большой численный перевес, но и «фактор внезапности», как теперь выражаются, и подготовленность к «бою». Некоторые из заключенных рабочих пытались подействовать на бандитов уговорами — да куда там!..
Уголовные стали быстро одолевать. Несколько симцев уже лежали на земле, сбитые с ног, окровавленные, другие, тоже раненные, продолжали драться.
Кто-то из боевиков бросился назад в коридор, ко второй камере, и отчаянно крикнул:
— Товарищи! Первую камеру уголовные убивают!..
В камере на секунду воцарилась мертвая тишина. Потом она взорвалась возмущенным шумом, криками, ударами в дверь. Все перекрыл чей-то могучий голос:
— Товарищи! Это тот самый погром, который готовила администрация!
Железная дверь ходуном заходила под ударами каблуков и жилистых кулаков, словно в нее били огромным молотом.
— Надзиратель! Открой! Отвори!
Но надзиратель с ехидцей ответил:
— Что, хотите, чтоб и вам черепки поразбивали? — и как ни в чем не бывало ушел из коридора, может быть, помогать головорезам.
— Товарищи! Пробивайте стену! — властно приказал тот же сильный голос — это был Павел Гузаков.
В камере стояла огромная тяжелая скамья, которую подставляли под опускающиеся на ночь нары. Десятки рук мгновенно подхватили ее и превратили в таран.
— Бить у самого косяка! — приказал Павел. — Раз-два — взяли!
Один неимоверной силы удар!.. Другой!.. Третий!.. Грохот падающих кирпичей, туча пыли… В стене появилась большая брешь.
Симцы выбежали во двор. Там все еще шло побоище. Сначала политзаключенные второй камеры попытались разнять дерущихся, а несколько человек во главе с Павлом кинулись к надзирателям:
— Скорей разведите всех по камерам!
Но те не ударили палец о палец: их, дескать, мало, и «шпана всех поубивает», хотя несколько выстрелов в воздух прекратили бы резню, не говоря уже о том, что можно было вызвать солдат тюремной команды. «Деликатность» и «боязливость» надзирателей лишний раз подтвердили вполне организованный характер погрома.
Медлить было нельзя.
— Товарищи, ко мне! — крикнул Павел Гузаков.
Около него тесным кольцом собрались члены боевой дружины и самые решительные рабочие.
— Нас нарочно отдали на уничтожение, — быстро сказал Гузаков. — Скидывайте рубахи, закладывайте в них кирпичи и бейте шпану! Скорее, товарищи!
Боевики дружно бросились на уголовников, сбивая их с ног своим импровизированным оружием.
Когда надзиратели увидели, что еще несколько минут — и не от симцев, а от нанятых головорезов останется мокрое место, они пошли на новый подлый шаг — выпустили еще одну камеру бандитов из другого коридора. Свежий «резерв» с диким ревом: «Бей жидов и политиков!» — высыпал на «поле боя». Тюремный двор превратился в арену еще более неистовой схватки. Но надежды администрации и тут не сбылись. Разъяренные, ожесточенные симцы дрались плечом к плечу, как один человек, буквально сметая противника. Стон, вой, ругань висели в воздухе… С такой сплоченной и организованной силой шпане никогда не приходилось иметь дело. Подкрепление опешило, быстро сникло и обратилось в бегство. Видя, что дело приняло такой оборот, тюремная администрация пустила в ход приготовленных заранее пожарников с брандспойтом. Толстая струя воды, шипя, обрушилась на людей. От воды все кинулись по камерам…