Ни бог, ни царь и не герой

Вдруг в волчок голос:

— Спите?

— Ждем, пока подушки принесете, — громко сказал я охраннику.

И снова зловещая тишина. Проклятая тишина перед рассветом! Мне вспоминалась вся моя жизнь, не очень долгая, но такая беспокойная — борьба, борьба и борьба во имя пролетарской революции. Что ж, если и придется сегодня умереть, — я прожил жизнь честно. Мне не в чем себя упрекнуть. А все-таки хочется пожить еще! Хочется своими руками начать складывать фундамент, а может, и стены большого дома, имя которому — социализм…

Скоро заря… Медленно и сильно стучит в груди сердце… И вот приближаются шаги.

— Идут, — говорю я товарищам, становлюсь за дверной косяк и добавляю: — Если штыки будут впереди людей — стану драться.

— И я, — откликается Трифонов. Он встает у другого косяка.

— И я, — тихо повторяет Стрельченко и шагает ко мне.

Дверь широко распахнулась. Быстро вошел фельдфебель, за ним — Волохов. Волохов ли? Я стараюсь вглядеться, но офицер прячет лицо в тени козырька и негромко и глухо говорит:

— Займись караулом. Они пойдут со мной до утра.

Фельдфебель исчез.

— Вот вам мои условия: идите вперед, не вздумайте бежать, — пристрелю на месте. — Волохов произнес это так громко, что наверняка слышал весь конвой, вынул из деревянной кобуры маузер. — Идите.

Трифонов двинулся к двери, за ним я, после меня Стрельченко.

— Не спешить, идите медленнее, иначе буду стрелять!

Вышли со двора. Медленно дошагали до Каменской улицы. Серовато-бесцветный предутренний туман постепенно светлел. Свернули за угол. Я оглянулся. Караула нет ни сзади, ни с боков. Волохов вел нас один. И тихий голос:

— Стойте. Вы не узнали меня?

Огарков! Уралец Огарков, боевик, что после каторги отошел от партии, женился, а потом стал беспросветно пить, несколько раз покушался на самоубийство, а последнее время сделался собутыльником Волохова! Значит, не совсем пропала совесть в человеке!

— Огарков, ты?!

— Я.

— Ну, спасибо тебе…

— Что мне! Митаве и Поповой скажите спасибо. А я грехи замаливаю. Скрывайтесь скорее! Попадетесь — убьют на месте. А мне к Волохову, сбросить его мундир и оружие, пока не проснулся… Счастливой дороги! — И он скрылся в предутренней мгле.

Мы были так потрясены всей этой ночью, что у нас даже не хватило сил как следует распрощаться. Да и времени было в обрез. Только стиснули друг другу руки, заглянули в глаза, нет, не в глаза — в души… И разлетелись в разные стороны.

Это был мой последний арест.

КОНЕЦ КОЛЧАКОВЩИНЫ

С большим трудом мне удалось добраться до Иркутска. Там я разыскал Ивана и Лизу Огурцовых, перебравшихся сюда из Черемхова. Иркутский комитет РКП(б) в это время фактически оставался единственным из партийных комитетов Восточной Сибири, который вел регулярную деятельность, остальные были разгромлены. Ваня с разрешения комитета привел меня на одну из конспиративных квартир, где я встретился с руководителем Иркутского комитета партии товарищем Мироновым. Я жадно расспрашивал, каково положение на фронте, далеко ли Красная Армия — ведь в Черемхове мы вынуждены были довольствоваться лишь сведениями, которые публиковали белогвардейские газеты, да противоречивыми слухами.

— Вот как раз сумею удовлетворить твой интерес, — засмеялся Миронов. — Вчера прибыл с запада один товарищ, работник Томского бюро профсоюзов. Кстати, в связи с его приездом у меня к тебе будет дело. Томич привез довольно подробные сведения о том, что делается на фронте…

Шел август 1919 года. Героические красные войска под командованием М. В. Фрунзе, М. Н. Тухачевского, В. И. Шорина, громя отборные белые дивизии Гайды и Каппеля, продвигались вперед. Ожесточенно сопротивлялись белогвардейские части, которыми командовал лично прибывший в район боев адмирал Колчак. В горах и лесах Урала завязывались яростные встречные бои. Но ничто не могло остановить наступательного порыва красноармейцев, воодушевленных призывом ленинской партии: «К зиме Урал должен быть советским!»

На помощь Красной Армии пришли восставшие рабочие Сима и Миньяра, Аши и Усть-Катава. По всему Уралу партизаны нападали на белогвардейцев, подрывали эшелоны, наносили врагу серьезные удары.

Еще 2 июля после упорного боя кавбригада под командованием оренбургского казака-большевика Каширина освободила мою родину — Симский завод. Сразу же после вступления красноармейцев в Сим симские рабочие на митинге приняли резолюцию: