Ни бог, ни царь и не герой

— Вот гады! Следят за окном.

Стрельченко брякнулся на пол, я подошел к двери. Она распахнулась и в камере появился фельдфебель.

— Кто лазил? Зачем? — заорал он. Потом подскочил к Стрельченко и пнул его сапогом. — Убит, что ли?

Тот приподнялся:

— Нет, просто упал.

А меня притягивала широко открытая дверь — нельзя ли шмыгнуть туда? Но ее заслонили несколько охранников с винтовками. Фельдфебель взял винтовку у одного из них и несколько раз ударил по прутьям решетки — не пилили ли.

— Будете держать себя беспокойно и лазить к окнам — убьем. — И вышел. Загремел засов.

— Вот видишь, — укоризненно покачал головой Стрельченко. — Этак раньше времени пулю схватишь.

— Разве пуля бывает вовремя? Так хоть неожиданно, легче.

Вскоре во дворе послышался шум, словно кому-то отдавали рапорт. Затем открылась дверь. Вошли фельдфебель и Волохов.

Фельдфебель указал на Стрельченко:

— Вот он, господин капитан, лазил к окну.

— Ну хорошо, хорошо, — каким-то заплетающимся языком проговорил Волохов. — Ступай. Оставь нас одних. — Фельдфебель удалился.

Волохов стоял молча, слегка покачиваясь.

Я заговорил первый:

— Так, Павел Герасимович… Значит, вам комендант поручил блюсти нас? Правильно! Кто же охранит лучше, как не бывший каторжанин? Эх, предатель, предатель!.. Перекинулся к буржуям, к Колчаку. Опять царя хотите нам на шею?.. Народ всю эту сволочь сметет, и тебя вместе с ними. Ваши дни сочтены. Да вы это и сами знаете. — Меня охватила дикая злоба. — И уйди отсюда, мерзавец. А то задавлю, гада, перед смертью!

Волохов продолжал покачиваться.

— Я тебя знаю, да, з-знаю, — тяжело ворочая языком, произнес он. — Но ты меня, ты меня не поймешь. Нет, не пой-мешь… — И вдруг четко и ясно сказал: — Мы проиграли. — Он зашмыгал носом, пробурчал еще что-то непонятное и ретировался.

Стало темно. Включили электрическую крохотную лампочку под самым потолком, в мелкой сетке. Тусклый, какой-то серый свет отвратительно действовал на настроение. Стрельченко и Трифонову тяжелее, чем мне, — у них большие семьи.

Я снова повторил:

— Не будем опускать голову, товарищи. Суждено умереть — умрем, как положено большевикам.

— Я левый эсер, — грустно пошутил Стрельченко.

— Ну, выйдем, сразу вступишь в нашу партию. Какой ты эсер? Вон Волохов — тот эсер!

Снова во дворе зашумели — дело шло к полуночи. Мы переглянулись. Я встал у дверного косяка:

— Будем защищаться.

В волчке мелькнул чей-то глаз. У меня сжались кулаки. Дверь медленно открылась, но никто не входил. Неужто станут стрелять прямо оттуда?! Трусы! Еще миг — и я бросился бы в дверь.

Но в это время в прямоугольнике двери показался еще более пьяный Волохов — он еле держался на ногах, а за ним какой-то штатский такого же, как он, сложения и роста.

— Мерзавец! — окончательно взбесился я. — Что ты все сюда ходишь? Новую пытку придумал, чтобы мы каждую минуту ждали, что на расстрел поведут? Гад! Не знаешь, как лучше выслужиться?

Оба, и Волохов, и его спутник, молчали, курили, смотрели в пол. Дверь была закрыта. Потом она раскрылась настежь, и фельдфебель громко произнес:

— Господин капитан, вас ждут!

Волохов, сильно качаясь и едва попав в дверь, вышел за фельдфебелем. Штатский на секунду задержался, потом как-то странно бросил окурок в угол, словно приглашая: «Покурите!» — и удалился. Дверь снова захлопнулась.

Трифонов, покосившись на волчок, нагнулся к полу.

— Покурить захотелось? — спросил я.

Но Трифонов приглушенно зашептал:

— Подожди, тут большая записка.

Меня словно ток пронизал.

— Становись мне на спину, — предложил я, — наверху светлее… Из волчка не увидят. Стрельченко пусть пока спокойно ходит. Прочтешь, потом нам перескажешь.

Так и сделали. Записку после прочтения Трифонов проглотил.

В записке было сказано:

«Петрусь, расстрел поручен Волохову. Хотят проверить его верность Колчаку. Я сегодня напою его до полусмерти. Пароли мы знаем. Охрана вся в руках Волохова. Он имеет право увести вас в контрразведку один. Если удастся — будете спасены, нет — погибнем вместе».

— Это Митава, — Стрельченко от волнения дрожал всем телом. — Это она. Отчаянно смелая!

Товарищи воспрянули духом. Но я плохо понял записку: кто придет за нами? Волохов? Тогда зачем его спаивать до полусмерти? Не Волохов? Кто же? Но чему быть, того не миновать, как говаривал в трудный час незабвенный Миша Гузаков.

Мерные шаги часового за стеной.

Вдруг снова во дворе шум и движение многих людей. Что такое? Может, контрразведка изменила свои планы и это за нами?! Охватил озноб… Чей-то глаз в волчке. Шум удаляется… А, это смена караула!..

Невероятное напряжение нервов. Уж скорей бы какой-нибудь конец! И сам одергиваю себя: «Ты не имеешь права так думать! Разве тебе все равно, какой конец?!»

Бесконечно тянутся секунды. И в то же время летят. Скоро рассвет — любимое время палачей.

— Брось маятником ходить, — тихо попросил Стрельченко.