Ни бог, ни царь и не герой

«…Мы здесь в Сибири должны встать в ряды боевой Красной Армии. Прошло время слов. Необходимо действовать, подготовляясь к всеобщему восстанию против всем нам ненавистного военно-буржуазного режима Колчака. Необходимо раз, навсегда смести с лица земли черносотенных разбойников и народных кровопийцев — Колчака, Дутова, Хорвата, Семенова и прочую белогвардейскую сволочь! Будьте наготове! Будьте настороже, чтобы в любой час присоединиться к восставшему за свою свободу, за возвращение советской власти революционному народу! Доставайте оружие! Соединяйтесь в боевые группы по копям, мастерским, селам, в ратные полки. Призывайте всех трудящихся под Красное знамя! Делайте все, чтобы тормозить и разрушать деятельность белогвардейцев. Коммунистическая партия объединяет все силы рабоче-крестьянской революции на территории Сибири и работает над подготовкой всеобщего восстания.

Товарищи! Все, как один, по сигналу на бой, последний, решительный бой!»

— Тебе поручение комитета: развезти это воззвание по большим станциям до самого Красноярска. Получишь явки, пароли. На местах передашь листовки нашим людям. Они распространят их дальше.

Уж как достали иркутские подпольщики великолепное удостоверение за подписью самого колчаковского министра внутренних дел Виктора Пепеляева — не ведаю, но только ехать с ним я мог свободно чуть ли не до линии фронта.

Первым городом, где я оставил листовки, было Черемхово. Видел я здесь лишь Софью Феофановну, которая, встретив меня, укоризненно покачала головой:

— Неужели нельзя было прислать сюда кого-нибудь другого? Ведь тебя тут каждая собака в лицо знает! Ах, какая опрометчивость!..

— Ничего, Софья Феофановна, — улыбнулся я, — бог не выдаст — свинья не съест! Я ведь ненадолго…

От Поповой я узнал, как закончилась стачка горнорабочих.

Настроение забастовщиков накалилось до того, что вот-вот стачка грозила вылиться в восстание. Власти и их меньшевистско-эсеровские прихлебатели испугались — ведь неподалеку от Черемхова действовали солидные партизанские отряды Зверева и Смолина. Если бы восстание разразилось, партизаны наверняка пришли бы на помощь рабочим. А это, вне зависимости от исхода восстания, надолго вывело бы из строя позарез необходимый колчаковцам и белочехам угольный бассейн. Поэтому управляющий Иркутской губернией Яковлев вынужден был пойти на уступки рабочим: почти все их требования, в том числе и о восстановлении профсоюзов, были удовлетворены.

…Два месяца пропутешествовал я по всей Восточно-Сибирской магистрали от Иркутска до Клюквенной. Тулун и Зима, Нижнеудинск и Тайшет, Иланская и Канск — всюду подпольщики с радостью принимали из моих рук листки, пышущие жаром большевистского правдивого и сурового слова.

Так сеялись семена восстания…

Лишь на обратном пути я позволил себе заехать в Залари, где учительствовала моя жена. Она жила в селе, в трех верстах от станции, в маленькой комнате при школе. Не стану описывать нашу встречу. Я провел в Заларях несколько счастливых и, насколько возможно, безмятежных дней.

Сообщив в Иркутск о выполнении задания, я получил разрешение остаться на работе в Черемховском районе. Теперь мне удавалось наездами бывать в Заларях. Здесь я установил связи с партизанами.

Приближался декабрь. Наступил последний акт кровавого колчаковского господства. 14 ноября доблестная 27-я дивизия 5-й Красной Армии Михаила Николаевича Тухачевского вступила в столицу «Колчакии» — город Омск. Незадолго перед его падением «верховный правитель» в отчаянии говорил своим генералам: «Омск немыслимо сдать! С потерею Омска — все потеряно…»

Теперь остатки наголову разгромленной и полностью дезорганизованной колчаковской армии в панике бежали на восток. Весь путь от Омска до Иркутска был забит эшелонами с эвакуированными белогвардейскими учреждениями, чиновничеством, до смерти напуганной буржуазией. В середине этого скопища железнодорожных составов тащились поезда Колчака. Опередив колчаковцев, от Новониколаевска удирали польские, чешские и румынские легионеры. Это было какое-то беспорядочное месиво.