Ни бог, ни царь и не герой

Победы Красной Армии на фронте и успешные боевые действия партизан в тылу вызвали полное разложение в стане белых. Во многих городах гарнизоны поднимали восстания и переходили на сторону советских войск. 14 декабря 27-я Омская дивизия освободила Новониколаевск[5].

Последним центром колчаковщины стал Иркутск, куда бежало из Омска белогвардейское правительство.

К этому времени интервенты решили окончательно отказаться от поддержки Колчака — эта карта оказалась битой. Теперь единственной заботой союзников была эвакуация застрявших в Сибири чехословацких эшелонов.

13 ноября чешское командование опубликовало в Иркутске свой меморандум, в котором оно отгораживалось от колчаковцев и творимых ими зверств. Меморандум знаменовал собою разрыв чехословацкого легиона с колчаковским командованием. Чехи заняли позицию нейтралитета. Такая позиция чехословацкого корпуса — внушительной военной силы, к тому же полностью контролировавшей железную дорогу, создавала благоприятные условия для выступления революционных масс.

Чтобы беспрепятственно вывезти свои войска к Тихому океану, чехословацкое командование отдало приказ не пропускать по железной дороге другие составы. И отступавшие белогвардейцы вынуждены были двигаться по старому Сибирскому тракту гужевым транспортом.

Песенка Колчака была спета.

В этих условиях подняли голову меньшевики и особенно эсеры. Они стали готовить в Иркутске переворот, стремясь выплыть на поверхность политической жизни на гребне народного восстания. Эсеры лелеяли мечту о создании «демократического» государства в Сибири, противопоставленного созданной волею российского пролетариата и крестьянства республике Советов.

Положение подпольных большевистских организаций в Восточной Сибири было очень сложным. Восстание, во главе которого формально встанут эсеры, могло рассчитывать на благожелательный нейтралитет, а то и на поддержку белочехов, понимавших, что эсеры единственно возможная антисоветская сила. Большевистское же восстание могло вызвать враждебное чешское выступление. С этим необходимо было считаться. Поэтому партия указала своим комитетам: накапливать вооруженные силы, не препятствовать эсеровским выступлениям против Колчака, быть готовыми брать власть в свои руки и восстанавливать Советы…

Такой линии и придерживался Иркутский комитет партии в отношениях с возникшим в Иркутске эсеро-меньшевистским Политцентром. Комитет прервал переговоры с Политцентром о совместном выступлении и, образовав свой военный штаб, формировал рабоче-крестьянские дружины, стягивал в район Иркутска партизанские отряды. До поры до времени Иркутский комитет РКП(б) не мешал Политцентру делать вид, что именно он, Политцентр, — решающая сила назревавшего восстания.

Так поступили и мы в Черемхове — формально переворот готовили представители иркутского Политцентра.

Вооружили рабочих. Были созданы отряды по селам. Распропагандированный гарнизон полностью поддерживал восстание. Кроме того, велась подготовка среди воинских частей по линии железной дороги.

Трудно, ох, трудно было организаторам восстания сдерживать нетерпение людей — одновременно приходилось сдерживать и свое собственное нетерпение!..

И вот час пробил.

…В тот день, 20 декабря, я был дома, в Заларях. Вечером у школы остановились сани. Кто-то нетерпеливо застучал в окно.

— Кто?

— Открой, товарищ Мызгин. — Приезжий назвал пароль.

Я отворил дверь, и в сени ввалился человек в овчинной шубе, покрытой инеем.

— Собирайся скорей. Велено прибыть на совет.

Посыльный примчал меня прямо в коммерческое училище — в то самое здание, где мы в экстазе пели, узнав о падении самодержавия. Думали ли тогда мы, что еще реки крови прольются, пока рабочий класс и трудовое крестьянство России обретут власть и свободу!..

В училище собрались руководители восстания.

— Пришла телеграмма Политцентра, — доложил товарищ Кичанов, — немедленно выступать. Иркутяне тоже готовы к восстанию.

Решено было начать в три часа ночи.

Я попал в группу Кичанова — нашей задачей был захват почты и телеграфа. Мы знали, что они охраняются усиленным нарядом колчаковской милиции.

Молча выступили отряды. Ни огонька цигарки. Суровые, напряженные лица…

Наша группа из шести человек заняла исходное положение. Напряженно ждем сигнала…

И все-таки сигнал — гудок Щелкуновского завода — прозвучал неожиданно.

— Вперед!..

Мы стремительно ворвались в здание телеграфа. Часть охраны сложила оружие без сопротивления, ошеломленная и испуганная. Но другая часть заперлась в аппаратной.

— Сдавайтесь! — предложил им Кичанов. — Мы сохраним вам жизнь.

— Бандитам-большевикам не сдадимся! — ответили из аппаратной.

— Напрасно сопротивляетесь. В городе восстание. Все уже в наших руках. Уполномоченный Политцентра приказывает вам освободить телеграф. Во избежание кровопролития еще раз предлагаю сдаться.

Ответа не последовало.

— Выбить дверь! — приказал Кичанов.

Четыре приклада враз ударили в тонкие доски. Дверь разлетелась в щепы…

И тут из аппаратной грянул выстрел… второй…

Мы дали залп. Со стоном рухнуло наземь тяжелое тело. Испуганные крики:

— Сдаемся!.. Сдаемся!..