Незримая жизнь Адди Ларю

Горе, глубокое, точно колодец, окутывает Адди.

Зачем сажать семена? Холить их и взращивать?

Все равно все погибнет, умрет.

Осталась лишь она – одинокий призрак, который горюет по своей потере. Зажмурившись, Адди пытается вызвать в памяти Эстель, вспомнить голос старухи: пусть та скажет ей, что все будет хорошо, что это лишь дерево, – но голос пропал, потерялся в буре эмоций.

Адди сидит на кладбище до заката.

Дождь превратился в морось, капли изредка барабанят по камню. Она промокла насквозь, но не чувствует этого – почти ничего не чувствует, пока за спиной не начинает дрожать воздух и сгущаться тень.

– Мне жаль, – произносит шелковистый голос.

Впервые на ее памяти слова из уст Люка звучат искренне.

– Твоих рук дело? – шепчет она, не поднимая взгляда.

К ее удивлению, Люк опускается рядом с ней на промокшую землю. Но его одежда выглядит совсем сухой.

– Ты не можешь винить меня во всех несчастьях, – вздыхает он.

Адди даже не понимала, что дрожит, пока Люк не обнимает ее за плечи. Она вздрагивает под тяжестью его руки.

– Знаю, я бываю жесток, но природа суровее меня.

Теперь Адди замечает: пень пересекает обугленная линия. Быстрый, горячий удар молнии.

Легче ей не становится.

Адди не в силах смотреть на обрубок дерева. Не в силах больше здесь оставаться.

– Идем, – говорит Люк, поднимая ее на ноги.

Адди не знает, куда они направляются, да ей и все равно, лишь бы подальше отсюда. Она поворачивается спиной к обугленному пню, почти сравнявшейся с землей могиле.

«Даже камни…» – думает Адди, следуя за Люком прочь от кладбища, деревни, от своего прошлого.

Сюда она больше не вернется.

* * *

Париж, конечно же, изменился куда больше Вийона.

За прошедшие годы его отполировали до блеска: белокаменные здания с угольно-черными крышами, высокие окна и железные балконы, широкие проспекты с цветочными магазинами и кафе под красными маркизами.

Люк и Адди сидят во внутреннем дворике, ее платье полощется на летнем ветру, на столе – открытая бутылка портвейна. Адди пьет, надеясь стереть из памяти образ дерева, и знает, что никакое вино не избавит ее от воспоминаний.

Но это не значит, что не стоит пытаться.

Откуда-то с берега Сены доносится голос скрипки. За мелодией слышен шум автомобильного двигателя, мерный топот лошадиных копыт. Причудливая мелодия Парижа.

Люк поднимает бокал:

– С годовщиной, моя Аделин.

Адди смотрит на него, уже приготовившись выдать привычную реплику, но вдруг осекается. Если она принадлежит ему – значит, и он должен принадлежать ей.

– С годовщиной, мой Люк, – отвечает Адди, просто чтобы взглянуть на его реакцию.

В награду она получает приподнятую бровь, вздернутый уголок рта, удивление в зеленых глазах.

Затем он опускает взгляд, покручивая бокал.

– Однажды ты сказала, что мы похожи, – говорит Люк словно бы сам себе. – Мы оба… одиноки. Я возненавидел тебя за это. Но ты в какой-то мере права. Полагаю, – медленно добавляет он, – в компании есть смысл.

Никогда еще его слова не звучали так по-человечески.

– Ты скучаешь по мне, когда тебя нет рядом? – спрашивает Адди.

Он поднимает глаза, светящиеся изумрудом даже в темноте.

– Я рядом куда чаще, чем ты думаешь.

– Ну конечно, – фыркает Адди, – приходишь и уходишь, когда вздумается! А мне остается только ждать.

Его взгляд темнеет от удовольствия.

– Ты ждешь меня?

Теперь черед Адди смотреть в сторону.

– Ты сам это сказал. Нам всем нужна компания.

– А если бы ты могла меня позвать?

Пульс Адди слегка учащается.

Она еще не подняла головы и потому сразу видит его – катящийся к ней по столу. Тонкий ободок, вырезанный из светлого ясеня.

Кольцо. Ее кольцо!

Дар, что она вручила мраку той ночью.

Дар, которым он пренебрег, обратив его в дым.

Тот образ, который он воссоздал в церкви у моря.

Но если это иллюзия, то бесподобная. Вот выбоина – здесь долото отца вонзилось слишком глубоко. Вот гладкое местечко, отполированное пальцем за годы тревог.

Оно настоящее. Должно быть настоящим. И все же…

– Ты его уничтожил.

– Забрал, – поправляет Люк, глядя на нее поверх бокала. – Это не одно и то же.

Адди захлестывает неукротимый гнев.

– Ты сказал, что это ерунда!

– Я сказал, этого недостаточно. Но я не уничтожаю красивые вещи без причины. Я взял его на время, но оно всегда принадлежало тебе.

Адди любуется кольцом.

– Что мне нужно делать?

– Ты умеешь призывать богов.

В ушах раздается негромкий шепот Эстель:

«Ты должна проявить перед ними смирение».

– Надень его на палец, и я приду. – Люк лениво откидывается на спинку кресла, ночной ветер раздувает непокорные кудри. – Отныне мы равны.

– Мы никогда не будем равны, – рассеянно отзывается Адди, покручивая кольцо.

Она решает никогда его не надевать.

Это вызов. Игра, замаскированная под подарок. Уже не война, а пари. Битва характеров. Для нее надеть кольцо, воззвать к Люку означает сложить оружие, признать поражение.

Сдаться.

Она убирает подарок в карман, принуждая себя выпустить его из пальцев, и только тогда замечает, какое напряжение разлито в воздухе.

Она уже ощутила эту энергию раньше, однако не могла определить, что это, но Люк объясняет:

– Грядет война.